Зиновий Гердт. Байки и анекдоты
Необыкновенный человек, Зиновий Ефимович Гердт оставил в памяти людей, знавших его, множество историй. Читая их воспоминания, понимаешь, что число этих историй бесконечно. Иногда эти истории грустные, иногда смешные, а иногда и грустные, и смешные одновременно. В этом весь Гердт, ведь как говорилось в рассказе любимого им Бабеля, «У всякого глупца хватает причин для уныния, и только мудрец разрывает смехом завесу бытия».
Однажды Зиновий Ефимович Гердт выпил в гостях. За руль машины естественно села трезвая жена. Причем машина была не простая, а японская с правым рулем. Это сейчас их полно, а тогда это была чуть не первая в Москве, их толком еще и гаишники не видали.
И вот их почему-то останавливает гаишник. Видимо, ему понравилась траектория движения машины. Останавливает и столбенеет, потому что за рулем сидит Зяма, но руля нет!
И Зяма, видя это дикое изумление, со своей вкуснейшей коньячной интонацией говорит чистую правду:
-Да это херня. Когда я выпью, я всегда отдаю руль жене...
Однажды Зиновий Гердт повел свою маленькую внучку в зоопарк. Показывал ей разных зверей, рассказывал о них, что знал. Перед клеткой со львом внучка просто остолбенела - такое он произвёл на неё впечатление! Она стояла и смотрела на зверя, как заворожённая, а счастливый дед заливался соловьем, сообщая девочке все сведения о львё, какие только помнил... А когда лев зевнул во всю огромную пасть, она взяла деда за руку, и очень серьёзно сказала:- Если он тебя съест, скажи мне прямо сейчас, на каком автобусе мне надо ехать домой?
Однажды Гердт возвращался домой. А дело происходило как раз в те дни, когда тариф на такси увеличился с 10 копеек на 20 копеек. В знак протеста все москвичи "забастовали" и несколько дней такси стояли свободными. Мимо вереницы такси хромает Зиновий Гердт. Таксист кричит ему:- Хозяин, поехали.
А дядя Зяма, не останавливаясь:- Нет, нет. Я в парк.
Однажды, в тридцатые годы, когда Гердт был только начинающим актером, он влюбился в шикарную женщину, которая частенько приходила к ним в театр. Решил познакомиться. Раз и два подходил к ней, но она — ноль внимания, фунт презрения... «Я понял, что нужно чем-то ее поразить, а потому, встретив великого режиссера Мейерхольда, попросил его об одной штуке — чтобы он на виду у этой красавицы как-нибудь возвысил меня. Режиссер согласился, и мы проделали такую вещь — я нарочно встал в фойе возле этой дамы, а Мейерхольд, проходя мимо нас, вдруг остановился и, бросившись ко мне, с мольбой в голосе воскликнул: «Голубчик мой! Ну что же вы не приходите на мои репетиции? Я без ваших советов решительно не могу работать! Что же вы меня, голубчик, губите?!.» «Ладно, ладно, — сказал я высокомерно. — Как-нибудь загляну...»
И знаете, что самое смешное в этой истории? Эта корова совершенно никак не отреагировала на нашу великолепную игру, спокойно надела свою шубу и ушла из театра. Больше я ее не встречал».
Однажды, когда Зиновий Гердт работал в Театре кукол, он решил подшутить над администратором театра Саррой Т. Обладательница пышных форм и с полным отсутствием чувства юмора, она была постоянным объектом шуток и розыгрышей. Женщина ни на кого не обижалась, а лишь повторяла, что однажды все подколы могут юмористам выйти боком. И она была права. «Возмездие» пало на голову Гердта.
Случилось это, когда театр был на гастролях в одном из городов России. Артисты еще расселялись в гостинице по своим номерам, а Зиновий Гердт уже решил выйти из своей комнаты, чтобы развеяться. Когда актер спускался по гостиничной лестнице, он увидел внизу знакомую фигуру театрального администратора. Женщина была настолько занята решением своих вопросов, что даже засунула голову в окошко, где сидела администрация гостиницы. Не дождавшись, пока план розыгрыша созреет в голове, Гердт ринулся вниз. Он схватил женщину за одно из самых выдающихся мест и стал трясти его. Когда шокированная таким поступком женщина повернулась к Зиновию лицом, выяснилось, что это была не Сарра. От чувства стыда и неловкости актер покрылся холодным потом и начал падать в обморок.
«Она хватает меня за шиворот, не давая грохнуться на пол; бьет по щекам ладонью и приговаривает: «Ну-ну, бывает, не умирайте. Ну, пусечка, живите, я вас прошу! С кем не случается — ошиблись жопой!».
Однажды Зиновий Гердт решил подшутить над соседкой, Добрая и хорошая женщина, но опять, же с полным отсутствием чувства юмора. А к таким людям дядя Зяма, по его признанию, испытывал интерес, и даже более того – коллекционировал. И тогда он решил ее разыграть. В шесть часов вечера он позвонил ей и измененным голосом спросил, может ли она позвать к телефону некоего Сан Саныча. Женщина, естественно, ответила, что людей с таким именем в ее доме нет. Через полчаса Гердт позвонил снова и новым голосом попросил Сан Саныча. Ответ был такой же. Через полчаса еще звонок, и еще, и еще. Так продолжалось до полуночи.
Ровно в 12 часов ночи Гердт позвонил соседке, представился Сан Санычем и спросил, не звонил ли кто ему. Гердт ожидал чего угодно, но не тех слов, что произнесла его соседка: «Сан Саныч, Вы куда пропали? Вас же полгорода ищет!».
Однажды с труппой Театра кукол Сергея Образцова был в Японии. Работников театра решили научить нескольким обиходным японским словам, типа «здрасте-досвидания-спасибо», из дани вежливости к хозяевам. Один из закулисных работников, осветитель Василий, большой любитель выпить, все никак не мог запомнить слово «спасибо» («аригато»). Наконец, Гердт ему сказал: - Вася, есть такое молдавское вино, тебе хорошо известное - алигате. Вот и запомни: алигате - аригато. Дядя Вася просиял, затем полдня ходил и тихо бормотал: «Алигатэ - аригато, алигате - аригато... »
Вечером, Гердт услышал, как дядя Вася, после вкусного обеда, устроенного хозяевами в их честь, сопровождаемого обильными возлияниями местного пива и саке, поблагодарил одного из японцев: - КАБЕРНО!
Однажды Зиновий Гердт, Валентин Гафт и Анна Самохина будучи на гастролях ужинали в ресторане при гостинице, Сели втроем за стол, и Гафт говорит: "Ну что, Зиновий Ефимович, закажем по коньячку?" Гердт качает головой: "Нет-нет, Валя, подождите. Ну что вы торопитесь? Смотрите меню спокойно". Ровно через десять минут официант приносит бутылку шампанского и ставит на стол: "Это для вас - с того столика". Оборачиваются - там кланяются. "Спасибо. Спасибо". Потом появляется еще шампанское. Следом - бутылка коньяку, за ней - бутылка вина.
И через час полстола уставлено всевозможными бутылками. Зиновий Ефимович: "Ну вот, Валя, а вы собирались заказывать!"
Однажды Евгений Миронов пришел поздравить Гердта с 80-летием. Присел на кровать, разговаривают. Вдруг Гердт встрепенулся: - Да! Женя, знаешь - меня сегодня орденом наградили! Гордость за получение цацки была такой неожиданной в устах Зиновия Ефимовича, что Миронов немного растерялся. - Да, - весомо сказал Гердт, - я - орденоносец! И, с места в карьер: - Таня, Катя! Где мой орден? Давайте его сюда! Пришла Татьяна Александровна: - Зямочка, зачем тебе орден?
А Гердт - в крик: - Дайте мне мой орден! Что я лежу, как мудак, без ордена! Нашли орден. Гердт положил его на халат, полежал так немного и сказал: - Вот, Женя. « За заслуги перед Отечеством третьей степени». Помолчал и добавил: - То ли заслуги мои третьей степени, то ли Отечество...
На одной из встреч со зрителями Зиновию Гердту пришла из зала записка: "Случались ли в вашей жизни творческие удачи?" Он улыбнулся и рассказал такую историю...
Дело было на летних гастролях Театра Образцова в Киеве. Как-то вечером после спектакля коллектив решил пройтись по Крещатику пешком. Гердт потихоньку хромал последним и курил. В тот момент, когда надо было бросить окурок, актёр оказался между двумя урнами, до каждой из которых было метров по 15. Бросать окурок вперёд смысла не было и, решив, что на асфальте возле урн и так много окурков, он небрежным щелчком отбросил окурок назад через плечо и обернулся ему вслед. Тот полетел по огромной дуге и падающей звездой попал точно в урну. Ликование Гердта, однако, было омрачено тем, что никто из его коллег по театру в этот момент не смотрел назад. Не успел он расстроиться, как с другой стороны широкого Крещатика к нему подбежала женщина и закричала: "Я видела, видела!.."
Вот это и была творческая удача, - с улыбкой заключил свой рассказ Зиновий Ефимович.
Источник:
34 комментария
4 года назад
Удалить комментарий?
Удалить Отмена4 года назад
Столешниковом переулке в скупку ношеных вещей, чтобы продать пальтишко (денег не было совсем). И познакомился там с женщиной, в которую немедленно влюбился. Продавать пальтишко женщина ему нежно запретила («простынете, молодой человек, только начало марта»).
Из разговора о погоде случайно выяснилось, что собеседница Гердта сегодня с раннего утра пыталась добыть билеты к Мейерхольду на юбилейный «Лес», но не смогла.Что сказал на это шестнадцатилетний Зяма? Он сказал: «Я вас приглашаю».
– Это невозможно, – улыбнулась милая женщина. – Билетов давно нет…
– Я вас приглашаю! – настаивал Зяма.
– Хорошо, – ответила женщина. – Я приду.
Нахальство юного Зямы объяснялось дружбой с сыном Мейерхольда. Прямо из полуподвальчика он побежал к Всеволоду Эмильевичу, моля небо, чтобы тот был дома. Небо услышало эти молитвы.Зяма изложил суть дела – он уже пригласил женщину на сегодняшний спектакль, и Зямина честь в руках Мастера! Мейерхольд взял со стола блокнот, написал в нем волшебные слова «подателю сего выдать два места в партере», не без шика расписался и, выдрав листок, вручил его юноше. И Зяма полетел в театр, к администратору.
От содержания записки администратор пришел в ужас. Никакого партера, пущу постоять на галерку… Но обнаглевший от счастья Зяма требовал выполнения условий! Наконец компромисс был найден: подойди перед спектаклем, сказал администратор, может, кто-нибудь не придет…
Ожидался съезд важных гостей. Рассказывая эту историю спустя шестьдесят с лишним лет, Зиновий Ефимович помнил имя своего невольного благодетеля: не пришел поэт Джек Алтаузен! И вместе с женщиной своей мечты шестнадцатилетний Зяма оказался в партере мейерхольдовского «Леса» на юбилейном спектакле. И тут же проклял все на свете. Вокруг сидел советский бомонд: тут Бухарин, там Качалов… А рядом сидела женщина в вечернем платье, невозможной красоты. На нее засматривались все гости – и обнаруживали возле красавицы щуплого подростка в сборном гардеробе: пиджак от одного брата, ботинки от другого… По всем параметрам, именно этот подросток и был лишним здесь, возле этой женщины, в этом зале… Гердт, одаренный самоиронией от природы, понял это первым. Его милая спутница, хотя вела себя безукоризненно, тоже явно тяготилась ситуацией. Наступил антракт; в фойе зрителей ждал фуршет. В ярком свете диссонанс между Зямой и его спутницей стал невыносимым. Он молил бога о скорейшем окончании позора, когда в фойе появился Мейерхольд.
Принимая поздравления, Всеволод Эмильевич прошелся по бомонду, поговорил с самыми ценными гостями… И тут беглый взгляд режиссера зацепился за несчастную пару. Мейерхольд мгновенно оценил мизансцену – и вошел в нее с безошибочностью гения.
– Зиновий! – вдруг громко воскликнул он. – Зиновий, вы?
Все обернулись. Мейерхольд с простертыми руками шел через фойе к шестнадцатилетнему
подростку.
– Зиновий, куда вы пропали? Я вам звонил, но вы не берете трубку… («Затруднительно мне было брать трубку, – комментировал это Гердт полвека спустя, – у меня не было телефона». Но в тот вечер юному Зяме хватило сообразительности не опровергать классика.)
– Совсем забыли старика, – сетовал Мейерхольд. – Не звоните, не заходите… А мне о стольком надо с вами поговорить!
И еще долго, склонившись со своего гренадерского роста к скромным Зяминым размерам, чуть ли не заискивая, он жал руку подростку и на глазах у ошеломленной красавицы брал с него слово, что завтра же, с утра, увидит его у себя… Им надо о стольком поговорить!
«После антракта, – выждав паузу, продолжал эту историю Зиновий Ефимович, – я позволял себе смеяться невпопад…» О да! если короля играют придворные, что ж говорить о человеке, «придворным» у которого поработал Всеволод Мейерхольд? Наутро шестнадцатилетний «король» первым делом побежал в дом к благодетелю. Им надо было о стольком поговорить! Длинного разговора, однако, не получилось. Размеры вчерашнего благодеяния были известны
корифею, и выпрямившись во весь свой прекрасный рост, он – во всех свысока – сказал только одно слово:
– Ну?
Воспроизводя полвека спустя это царственное «ну», Зиновий Ефимович Гердт становился вдруг на локоть выше и оказывался невероятно похожим на Мейерхольда…»
Удалить комментарий?
Удалить Отмена4 года назад
Удалить комментарий?
Удалить Отмена