Опасная работа. Трагедии с отечественными учеными-вирусологами

Пандемия коронавируса подняла на передовицы отечественных новостей центр вирусологии и биотехнологии «Вектор» - именно там поначалу проверялись все результаты тестов на COVID-19.

Сотрудники этого находящегося под Новосибирском учреждения уже много лет контактируют с тяжелейшими заболеваниями, подвергая свою жизнь серьезной опасности. Fishki хочет рассказать, какие трагедии сопровождали их работу, и была ли ее частью разработка биологического оружия.

«Истекая кровью, он вел дневник...»

В 1988 году несчастье случилось с одним из самых перспективных сотрудников учреждения - Николаем Устиновым. Десять лет спустя эта история была описана в заокеанском издании Эболе).

Позднее в отечественной прессе история была уточнена. Профессор Александр Чепурнов, ранее заведовавший лабораторией особо опасных инфекций в «Векторе», признал, что исследования тяжелых заболеваний всегда носят и медицинское, и оборонное значение, но сам случай заражения описал иначе.

«Когда был запущен новый корпус, пришло очень много молодежи, - рассказал специалист «Московскому комсомольцу», - Николай Устинов не только выполнял функции руководителя направления, но и был для многих наставником. В тот день Николай работал с неопытным сотрудником. Они выполняли рутинную, но достаточно сложную в исполнении процедуру забора крови у зараженной морской свинки.

Кровь у нее берется из сердца, и попасть в него достаточно сложно. Иглу надо ввести точно в сердце, не выше и не ниже, не глубже и не мельче. Николай обучал этой процедуре ассистента. И чтобы тому было удобнее, подставил руку под животное. Неопытный сотрудник, пытаясь нащупать сердце свинки, прошел иглой животное насквозь и попал в основание мизинца своего учителя.

Костюм надежно защищал вирусологов, слабым местом были резиновые перчатки, даже двойные. Заменить резину другим материалом было невозможно. Ученые должны были чувствовать пальцами предмет, которого касаются».

Чепурнов говорил, что определенные надежды на позитивный исход оставались, но они быстро сошли на нет:

«Поскольку не было движения поршня шприца, не было введения суспензии, оставалась надежда, что при прохождении через внешний кожный покров свинки иголка очистилась и полученная доза могла быть очень маленькой. Мы провели эксперимент, пытаясь выяснить, сколько могло быть возбудителя при таких работах на срезе иглы. И насчитали очень высокую дозу — порядка тысячи и более летальных доз.

Дальше потекли страшные дни ожидания. На четвертый день появились признаки заболевания. Болезнь развивалась, и никакими средствами из использованных, в том числе введением иммуноглобулинов, которые привезли, правда, поздновато (они эффективны в первые сутки и даже часы), ее нельзя было остановить.

У Николая резко поднялась температура, возникли боли в мышцах, рвота, диарея и коагуляционные нарушения с кровотечениями. А потом наступила стадия геморрагий, когда кровь продолжала течь не свертываясь… Через неделю Николая не стало. Ему было 44 года».

Вдова ученого, Евгения Устинова, в интервью «Комсомольской правде» отмечала, что до самого конца Николай продолжал работать:

«К моему мужу никого не пускали. Коля вел дневник, в котором он, даже будучи в тяжелом состоянии, истекая кровью, описывал течение своей болезни…»

Правда, обнародованы эти записи так и не были - их не показали даже супруге покойного. Несмотря на несчастье, женщина продолжила работать в центре «Вектор» до самой пенсии. Сейчас там трудится младший сын ученого, названный в честь отца.

«Не надо бояться, надо работать»

Еще одна трагедия на опасном производстве произошла уже в XXI веке. В 2004 году жертвой лихорадки Эбола стала Антонина Преснякова.

«Она была нашей телезвездой, - рассказывал Чепурнов, - Когда в институт приезжали зарубежные или отечественные тележурналисты, именно она в специальном костюме производила определенные манипуляции с животными, чтобы гости могли понять специфику нашей работы.

Я запомнил, как однажды кто-то из корреспондентов ее спросил: "Вы не боитесь, ведь смерть, опасные вирусы всегда рядом?" Антонина, не раздумывая, ответила: "Не надо бояться, надо работать".

В тот роковой день, 5 мая 2004 года, ее попросили помочь отобрать кровь из сердца у морской свинки. Она взяла шприц, которым уже пробовали совершить эту манипуляцию, но, поняв, что игла затромбирована (в ней свернулась кровь, и она стала непроходимой), положила его в емкость с дезраствором — хлорамином.

Взяла новый шприц, забрала кровь и отдала ее в работу. А сама начала приводить в порядок рабочее место. Убрала животных, замочила в хлорамине шприц, которым работала. И, чуть помешкав, решила закрыть защитным колпачком затромбированный шприц. Достала его из дезраствора и, вдевая иглу, промахнулась, уколола руку. Ее поместили в изолятор».

Чепурнов рассказал, что поначалу никто не ожидал ничего плохого, так как шприц был в дезрастворе. Но, так как кровь бралась у морских свинок на последней стадии болезни, концентрация вируса на иголке превышала все пределы. Чепурнов вспминал:

«На седьмой день утром температура была 37.2, у Антонины появилось першение в горле. А первым характерным признаком лихорадки Эбола как раз и является затруднение при глотании. Потом мне позвонили и сказали, что у нее поднялась температура до 39 градусов, Тоню перевели в бокс интенсивной терапии, и началась борьба за жизнь.

Я привел на территорию института, к стационару, детей Антонины, сына и дочь. Мы подошли к окну так, чтобы она могла их видеть. Она еще двигалась, выглядела неплохо. Там на окнах была наклеена специальная пленка. Тоня видела нас, а мы ее — плохо.

Для спасения Антонины были предприняты титанические усилия. Наши медики даже связывались с врачом в Африке, через которого прошли сотни больных вирусом Эбола. По его рекомендации применили все возможные средства. Но силы ее таяли. Это очень мучительная, страшная болезнь, с множественными наружными и внутренними кровоизлияниями».

В журнале «Инфекционные болезни» за 2005 год болезнь Пресняковой была подробно описана:

«Поступила в стационар спустя 3 часа 40 минут после аварии, жалоб не предъявляет. Проведена профилактика имунноглобулином. Персонал работает в противочумных костюмах. На седьмой день отмечен первый подъем температуры, появились высыпания, проводится плазмаферез. Состояние улучшилось.

На девятый день появились слабость, рвота с кровью, температура 39,7. На лице и туловище появилась обильная сыпь. Отмечается отечность век, губ, носа.

На 12-й день пациентка заторможена, отмечено увеличение печени. На 13-й день состояние крайне тяжелое, температура около 40, больная не может говорить. Появились боли в животе, сильная тошнота, по всей поверхности тела геморрагическая сыпь, кровоизлияния.

На 14-е сутки в 2 часа ночи констатирована смерть».

Антонина Преснякова скончалась 19 мая. Ее похоронили в запаянном цинковом гробу. Чепурнов отмечал, что произошедшее вогнало научный коллектив в сильную депрессию, из-за чего впервые в истории «Вектора» администрации пришлось приглашать психолога.

«Из кожи везде сочится кровь»

Есть в практике предприятия и случаи со счастливым концом. Так, в 1990-м от вируса Марбург смог излечиться младший научный сотрудник Сергей Визунов.

Чепурнов отмечал, что в данном случае болезнь протекала необычно медленно:

«Ситуация несколько дней не вызывала никакого беспокойства, а диагностика еще не была разработана. Тем не менее у больного были взяты кровь и носоглоточные смывы и введены восприимчивым животным.

На шестой день морские свинки начали болеть и погибать. Да и у Сергея Визунова температура потихоньку подкралась к 38 градусам. Стало понятно, что очень нехарактерно и медленно развивается болезнь Марбург, очевидно, вследствие необычного пути заражения — предположительно через слизистую глаз. Работая с сывороткой крови лабораторного животного, зараженного вирусом, и считая этот материал утратившим инфекционность, он, возможно, случайно задел пальцем глаза».

Несмотря на «легкое» течение, страданий на долю Визунова выпало с лихвой.

«Ощущения странные: из кожи везде сочится кровь, но сама кожа не болит, - рассказал он в интервью «Медузе», - Болит все остальное: голова, глаза, печень, спина, мышцы. В теле жутчайшая ломота. Сильнейшая чувствительность. Любое касание отдается болью. Не говоря уже о том, какую боль испытываешь, когда вводят шприцы. И еще — неспособность, а главное, нежелание вставать. Проходит час, день, неделя, больше, а вставать не хочешь».

Чепурнов вспоминал о произошедшем:

«Через пару недель больной практически оказался при смерти, несмотря на применение всех возможных средств.

Спасением неожиданно стала процедура плазмафереза — забор крови, ее очистка и возвращение обратно в кровоток. После этого у Сергея резко упала температура, произошло улучшение всех показателей. Но ненадолго. Процедуру повторили. И, казалось бы, больной пошел на поправку. Через месяц уже заговорили о выписке, но тут Сергея Визунова накрыла вторая волна болезни, и все началось сначала. В целом в стационаре он провел полгода».

Сам Визунов говорил о 123 днях, проведенных в стационаре. Также он с благодарностью отзывался о коллегах: «Все сотрудники "Вектора" сдавали кровь для плазмафереза».

С распадом СССР ученый ушел в коммерческий сектор. Перенесенная инфекция отзывается в его состоянии и сейчас: «Прошло уже сколько лет, а у меня до сих пор зашкаливает давление — потому что болезнь вызвала тотальное поражение всех сосудов».

На вопрос, была ли связана его работа с биологическим оружием, Визунов ответил отрицательно: «Нужно было сначала создать вакцину. Я работал на своем участке поля».