«Арктическая база» без современных технологий: как живут оленеводы

Ехать мы собрались от балка на буране. Снегоход, фейри и автомобильный аккумулятор со светодиодной лампочкой — единственные более-менее технологичные вещи у него на арктической базе. Они удобные, но необязательные: вместо бурана можно запрячь пару оленей в нарты, а автомобильный аккумулятор с лампой — это вообще блажь. Это чтобы в балке было светло, пока он не разжёг огонь. Удобно зайти, что-то забрать и выйти.

Мы оба одеты в скафандры — огромные многослойные одежды. Мои из супермембран и прочих модных слов, на ногах шерстяные носки, затем утепляющие вставки в сапоги с отражающим покрытием типа спасательного одеяла, потом трёхслойные сапоги из эва-пены с химическими грелками, шипами и снежным рукавом. Экипирован я на -45 по городским меркам, но через два часа легко отморожу ноги. У Павла Петровича всё из шкур и тепло держит куда лучше.
В общем, добро пожаловать в самую северную часть Евразии в тундру к северным посёлкам и оленеводам. Русский космос.

Да, если поедете фотографировать на ниже -40, помните, что нужно держать аккумуляторы в карманах на теле, а к ним выводить кабель из аккумуляторного отсека. И ещё проверьте заранее объективы, не замерзает ли в них смазка. Дрон нормально держится в воздухе минут 20, он греется процессором, пульт замёрзнет быстрее, а экран попытается обзавестись твёрдыми кристаллами вместо жидких.

В мире существуют кочевые народы. Кочевые они потому, что не осёдлые, то есть не могут по какой-то причине сесть на одной территории и закрепиться. На нашей планете чаще всего это связано с недостатком ресурсов, обычно — еды. Соответственно, приходится двигаться. Например, в случае долган, ненцев, чукчей или других оленеводов-кочевников речь про пастбища для оленей: летом нужно перемещаться раз в 2–3 дня, пока олени едят траву, а зимой нужно откочевать туда, где есть ягель под снегом и укрытие от ветра.
Бывает так, что нужно перемещаться между двумя биомами по сезону: например, хакасы отходят с гор на равнину и обратно.
Тундра даёт три основных вида еды:

1. Очень скудную растительную пищу (чаще всего не подходящую для полноценного питания людей).
2. Рыбу на озёрах и реках.
3. Мясо — для этого нужна охота на диких животных.

Кочевники используют четвёртый источник: стадо домашних оленей.

Олени служат преобразователем питательных веществ из того, что люди не едят (травы и мха), в то, что люди вполне себе едят (мясо). Фактически можно выживать в этих местах и без стада, но оно обеспечивает стабильность, работая своего рода выравнивающим конденсатором. А при стаде больше 100 голов на человека можно говорить о возможности жить исключительно оленеводством.

Как это ни странно, модель оказалась конкурентной на практике около века назад, когда один народ, нганасаны (занимающийся преимущественно рыболовством) отходил южнее, а освобождающиеся территории занимали долганы, как раз специализирующиеся на оленеводстве.

Жизненный цикл кочевых народов почти всегда требует внешних ресурсов, которые можно достать у осёдлых соседей, либо у других кочевников, имеющих внешние контакты.

В случае Чукотки, например, отлично работало сотрудничество кочевых чукчей-оленеводов и осёдлых чукчей-рыболовов, вместе собиравшихся в закрытый цикл получения ресурсов для выживания.

В случае долган сейчас речь идёт о взаимодействии с современными посёлками, где есть почти все блага цивилизации, доступные примерно на 1980-е годы, плюс некоторые ультрасовременные блага.
Например, в какой-то момент государство выделило семьям оленеводов спутниковые телефоны. Берут их только на лето, потому что зимой до посёлка обычно 70–80 километров, а вот летом нужно кочевать куда дальше. Если у кого-то в тундре вдруг воспаляется аппендицит, ломается нога или начинаются роды, можно не лечить добрым словом и крепким чаем, а вызвать ФАП — фельдшерско-акушерский пункт в посёлке.

ФАП сначала спрашивает и записывает координаты и приметы, где находится пострадавший, а потом пытается дать советы. Если нужно забирать человека в больницу — сначала ФАП посёлка вызывает вертолёт санавиации на себя, потом в посёлке они берут следопыта и вместе летят на 200–300 километров искать по записанным приметам аргиш (санный поезд). Если дело происходит в метель или в облачное «молоко» — эффективная видимость около 5–6 метров, и садиться нужно почти вслепую, то следопыт из посёлка иногда десантируется и ищет следы, а потом уже подаёт знак вертолёту. Пострадавшего грузят и везут в госпиталь в крупном поселении — Хатанге.

Если следопыта-проводника забирали в Новорыбной, то высаживают его за 180 километров от дома — в Хатанге. Это действительно большой город по местным меркам: тут каменные дома на сваях, вбитых в мерзлоту. Добраться до дома он может теперь либо вертолётом на регулярном дотационном рейсе через неделю (если будет погода), либо на снегоходе, вездеходе или треколе (машине повышенной проходимости с огромными колёсами), если кто-то поедет в ту же сторону. На снегоходе, кстати, его прицепят сзади на нарты, в которых едет бочка с топливом: расход очень большой, поэтому нужно возить эту бочку с собой.

Но даже наличие трекола никак не гарантирует, что получится успешно добраться.

Да, есть река Хатанга, которая достаточно ровная и работает дорогой большую часть года. Нужен или очень опытный водитель, знающий буквально каждый метр дороги, или же точный GPS-трекер. Путь туда пробивается потихоньку, а обратно уже можно ехать по треку, двигаясь по утрамбованному снегу. Видимость в «молоко» — 5 метров, поэтому трек критически важен, увидеть и удержать «колею» очень сложно.

В треколах есть лопаты и обязательно автономная печка-фен: она даёт тепло от аккумулятора ещё около 6 часов после поломки. Поэтому важно связываться с точкой назначения и предупреждать, когда вас важно начинать искать: если вы не прибыли вовремя, за вами отправят ещё две машины.

Всё тяжелое привозят или через морпорт, а потом во время короткой навигации на лодках по реке, или же по зимнику из Красноярска.

Зимник — это когда идёт караван фур, впереди которых трактор расчищает Хатангу до льда. Так можно привезти уголь (нужно по 9 тонн на дом на год), муку и другие продукты (важно запасти на весь год) и даже заранее заказанную мебель и технику.

Электрическая плита, микроволновка, холодильник — всё это дичайшие предметы роскоши для посёлков. Сервиса никакого нет, естественно, поэтому предпочтение отдаётся ремонтопригодным моделям. Отсюда и снегоходы-бураны, кстати. Продукты вроде молока можно закинуть в Хатангу авиацией (Як-42 летает из Красноярска, регулярка летает из Норильска), но стоить это будет как космос. Потом небольшие вещи можно забросить посылками через те самые регулярные вертолётные пассажирские рейсы из Хатанги в посёлки.

Посёлок намного комфортнее тундры. В нём есть развлечения (спутниковое телевидение), может быть медленный спутниковый интернет (чаще всего речь только и исключительно про Ватсапп, где есть группы на весь регион и на посёлки, остальные пакеты не приоритизируются и потому почти не пролезают в спутниковые телепорты), есть магазины с едой.

Туалет в ведро и на улицу. На ФАПе был шикарно оборудованный комфортный безвёдерный сортир типа «дырка в земле», но в нём всё так же -35, как и на улице, потому что он и стоит на улице. Отопление домов печкой, тем самым ограниченным запасом угля, поэтому сортировка мусора тут очень жёсткая: всё, что горит или возможно горит, будет использовано в отоплении.

Электростанции либо дизельные, либо угольные. В Хатанге угольная, вот смотрите, что может быть на окне:

А вот станция посёлка Новая, тут сейчас отмораживают росомаху:

Свет дорогой, 45–69 рублей за кВт*ч, но физлицам надо оплачивать только примерно 2,5 рубля из этой суммы, поэтому любой малый бизнес обзаводится печкой и генератором.

Про медицину вы уже знаете на примере ФАПа. Ещё есть профилактический туботряд: раз в год примерно ко Дню оленевода (когда собирается весь посёлок) прилетает бригада из терапевта, стоматолога и ещё пары спецов. Они привозят мобильную флюорографию, ЭКГ и полевую лабораторию. Берут общие клинические анализы крови, фотографируют лёгкие, смотрят зубы и так далее. В остальное время лечитесь как хотите: да, ФАП заказывает разные жизненно-необходимые лекарства, но, если у вас заболел зуб, мужики могут предложить чудо-средство в виде подачи напряжения от бортовой сети трактора, чтобы «выжечь нервы». «На материк» или в Хатангу местные жители стараются не ездить, это целое приключение и очень много затрат. Только по действительно срочным или важным поводам.

Добавьте к этому полярную ночь и полярный день, температуры до -50 спокойно, снег по горлышко (из посёлков на возвышенностях его выдувает, поэтому всего лишь по колено) и прочие радости мира фронтира — и у вас будет более-менее понятное представление о том, как тяжело жить на севере.

Оленеводы же не живут в посёлках, они почти всегда в тундре

Возвращаемся в тундру

Итак, зимой Павел Петрович находится достаточно близко к посёлку, в малом круге радиусом около 80 километров. На деле он подошёл ещё ближе, примерно на 27 километров. Это ко Дню оленевода. Ближе он не может из-за поселковых собак (они грызут оленей). На праздник он возьмёт беговое стадо (около 12 прирученных оленей) и поедет с ними в посёлок на гонки. Затем снова отойдёт на более широкий радиус. Зимой он старается прижаться к какому-нибудь редкому лесу: он защищает от ветра, и оленям там чуть теплее, а он может запасать дрова.

Последние примерно 7 лет его семья живёт зимой в посёлке, там ему построили государственный дом (по типовому проекту, его пришлось дополнять термошлюзом). Летом же они все едут кочевать. Балок оставляют на зимней стоянке, берут палатки-шатры и двигаются по летней зелёной тундре.

Стоянки по 2–3 дня, потом олени объедают всё вокруг и надо двигаться дальше. Кочевать дальше к океану почти не имеет смысла: там меньше растительности.

Оставаться же около посёлков нельзя: прилетает гнус (комары), что неимоверно бесит оленей. Нужно двигаться севернее, где гнуса меньше, а ветра больше.

День выглядит так:
"— Вечером затопили, спать легли. Утром просыпаемся где-то в шесть, слышишь, трещит лёд в чайнике. Хочешь полежать, думаешь, блин, сейчас чайник лопнет, надо вставать затопить. И встаёшь, топишь печку. Через минут 15 тепло, и всё. Я бы ещё до семи поспал, если бы это не чай. Проснулся, встал, умылся, то да сё, чай попил. Идёшь сперва-наперво оленей проверять. Вот это день начинается так. А в тундре волков много, они не предупреждают никогда. Я иду там, то да сё. Вижу, вроде бы стадо стоит нормально. Подходишь, а там уже разодранные олени лежат. А если их много вот этих волков, могут стадо угнать нахрен… Волк, когда оленя, ну, почти в тайге он всю съедает, но бывает и, когда он этот, не голодный, а просто давит. Тогда всё равно не едим, потому что мясо вкус пропадает, ну, не вкус мяса становится, а как бумага. Шкуру, ничего не забираем… В этом году снег хороший был. Бураном догонял. Пять у меня съели, сволочи. Да, а в прошлом году на буране невозможно было ехать."

Сразу после подъёма нужно провести стендап проверить стадо. Оно может сдвинуться с места, тогда его нужно собрать или перегнать. Может возникнуть какая-то угроза, например, волки могут задрать оленя — тогда нужно выследить этого волка и убить, иначе он будет возвращаться снова и снова за едой. Что хуже, если речь про зиму и метель, то волка выследить не выйдет, и нужно буквально стоять в стаде и охранять его, иначе есть шансы недосчитаться ещё десятка оленей.

"— Поближе к посёлку не делают они логово. Они откуда-то прибегают… Если снег хороший, мягкий, то если он съел оленя и след уходит куда-то. Вот по следу едешь, едешь, пока не увидишь. А если снег твёрдый, его не видно. Приходится оленей уже караулить ходить, пока они сами вот эти опять не придут. Ну, они долго себя ждать не заставляют, когда нашли стадо, всё. В хорошую погоду они не подходят к стаду. Если почувствовали, что это вы рядом ходите, в хорошую погоду даже не посмотрят на оленя. А кода пурга начнётся или темно становится, тогда только нападают… Когда отёл вообще трудно, ну так, не трудно. Весь день, всю ночь, весь день надо караулить, чтобы песцы вот это… Вот песец сейчас его никто не убивает, их развелось вообще много. Они вообще любят вот этот молодняк. От них охраняем. Прямо надо стоять и охранять. Они же вообще ничего не боятся, вот эти песцы как собаки. Пастух поехал чай попить, всё, опять собрались. Ну, песцов не боятся олени, они молодняк только едят вот эти песцы, от матери отбирают. Если их много песцов, со всех сторон приходят. Пока за одним погнался, а телёнка забрали другие. Росомаха есть ещё опасное животное."

Могут быть какие-то текущие проблемы внутри стада, их нужно порешать, но эти две угрозы основные. Мы поехали к стаду, я посмотрел, как он проверяет. Считать оленей нельзя, это грех. Считает только советский ветеринар, но оленеводу результат не говорит. Соответственно, нужно постараться узнать всех оленей в лицо. Есть определённые «опорные» олени, которые чаще других кормятся на краю стада: сначала нужно найти их, понять, что с ними всё в порядке. Потом посмотреть, нет ли дальше них следов каких-то ушедших за периметр оленей.

Потом просто ходить и смотреть «знакомые лица», если кого-то давно не видно — начать искать:

"— Где-то 50 голов тогда убежали. На тот берег, отсюда 75 километров. Там один мужик сказал — там твои олени, а я и не заметил, как ушли, снегом замело следы, здесь не могу найти, нету их, оказывается, они на тот берег убежали… Поехали, мои. И 2 дня гоняли обратно… Если совсем одинаковые, конечно, мы тоже не узнаем так, когда рога выпадают, первые дни тоже путаемся, когда там бывает одинаковые олени. Ну, мамка одна и та же родила, ну, как, как люди, бывают же близнецы, тяжело их узнать, тут точно так же. Бывают одинаковые олени."

Домашние олени не знают в большинстве, что они домашние, поэтому двигаются как получится. С помощью своих усилий и собак оленевод может примерно формировать границы стада. Но олени знают, что балок оленевода — это защита и источник дополнительной еды (той самой рыбы, которой он их подкармливает). Летом на ночь стадо можно пригнать к балку, где заведомо безопасно. Там же можно спасаться от гнуса: можно развести костры, которые дадут дым, который комары не переносят. Оленям тоже несладко, но лучше, чем с комарами. А ещё около балка есть ценнейшие запасы соли. Именно поэтому в туалет надо ходить с палкой, потому что вас почти сразу собьют олени, конкурирующие за жёлтый снег со столь нужными им питательными веществами.
Без шуток, именно так оленей и приручают. Они со временем понимают, что человек не угроза, а источник ценного ресурса.

"— Мы всех подряд учим, всех подряд, чтобы тянули сани, только важенок не учим. Важных, это чтобы потомство делать. И быков этих производителей не учим, они тоже потомство делают. Много быков мешают друг другу. Поэтому большинство оставляем примерно, сколько важенок могут покрыть, столько же быков и оставляем, а остальных всех кастрируем. Вот этих кастратов и учим ездовому. Ну, как и все животные, некоторые учатся, некоторые вообще не учатся. Которые не учатся, их оставляем, чтобы съесть потом. А которые учатся, смотрим, если быстрый олень, то его на соревнования, если медленный, то пускай тянет грузовые сани."

Предположим, со стадом всё в порядке. Дальше можно вернуться в балок и заниматься делами.

"— Пришёл, дрова нарубил и делами занимаюсь. Дела, это сани делать, Бураны ремонтировать, сети ставить, сети проверять, на охоту ехать. Кого-нибудь убить куропатку там, зайчика, если повезёт, то дикого оленя. Если ещё повезёт, какого-нибудь повкуснее, там слона, носорога. Геолога, воо [смеётся]. Ну, да. Вот и всё. Потом опять стадо проверяешь вечером. Если всё хорошо, то спать ложишься. Если худо, то идёшь на ночь сторожить."

Что характерно, слона они один раз реально поймали. Точнее, отец нашего Павла Петровича Жаркова, Пётр Жарков, наткнулся на мамонта в слое вечной мерзлоты. Его прямо вместе с этим слоем выпилили из земли и вертолётом привезли в Хатангу в мамонтохранилище. Хотя А.Н. Тихонов в своей книге «Мамонт» пишет, что в 1999 году проводилось исследование куба Жаркова, и там нет целого мамонта, только фрагменты шкуры и костей.

А вот мамонтохранилище:

Собственно, день так и проходит: у мужчины дела снаружи, у женщины — собирательство и дела внутри балка. Она занимается детьми, шьёт (а нужно очень много тщательной работы, чтобы зимой получались те самые «скафандры» из шкур), готовит и так далее.

Сейчас дети учатся в поселковой школе с 1 сентября до мая, а жена живёт в посёлке всё это время. Павел Петрович же кочует один или со старшим сыном.

В мае вся семья уходит от посёлка далеко на север в автономку, набрав дров на 3 месяца там, где деревья ещё есть. Можно будет пополнить запасы дров плавником (деревом, выброшенным на берег), но плавника мало.
Ещё бывают визиты ветеринара:

"— В корале работы делают, прививки делают, от туберкулёза прививки, от сибирской язвы прививки ставят. И там больных они лечат. И в этом время последние два… Три года назад вот эти чипы ставили, чтобы высчитывать, как паспорт оленя. Возраст, пол, вот и что за олень там. По этим чипам у них там прибор какой-то есть, их читают… кораль в конце августа бывает или в середине августа, ну так, в этих числах, на три дня прилетают или на четыре. Ну, оленевод он и ветеринар, он и акушер, он и пастух, он и кормилец, короче."

Собственно, весь год так и выглядит: кочёвка по летней тундре в 200–300 километрах от ближайшего посёлка, стоянка в зимней тундре с медленным перемещением оленей по ягельным равнинам с мягким снегом, охота, рыбалка, визиты в посёлок за патронами на волка, топливом для снегохода, снаряжением вроде чайника, углеводами (конфеты и мука) и так далее. Почему тут важны углеводы — потому что кетодиета из рыбы (её тут часто едят сырой мороженой), жира оленя и варёного мяса оленя несколько однообразна. Ну и потому что если вы хотите эффективнее греться, некоторое количество жира на теле всё же необходимо.

В Хатанге планируется строить научно-технологический центр для испытаний материалов и техники в арктических условиях. Там же планируется новая перевалочная база для высокоширотных экспедиций (на Северный полюс и рядом), потому что со Шпицбергеном сейчас есть некоторые сложности. Ну и там появится туризм, реконструируют гостиницу, делают программу вместе с лагерем Борнео или плато Путорана, птичьими базарами, старыми арктическими станциями и попытками отогнать оленей палкой. Мы, собственно, ездили туда разбираться, насколько это всё реалистично выглядит.

Местные говорят, что раньше оленей было куда больше, по разным сведениям, от 10 до 15 раз больше, причём в каждом посёлке. Меньше стало из-за эпизоотии, тёплых посёлков и домов.
"— А в посёлке же телевизор, сидишь, отдыхаешь. Зачем бегать, сопли морозить?.. В Хатанге, что там, не знаю…тоже самое, вода грязная. Моя жизнь… я без оленя никак не могу. Олень как воздух для меня."