От трех до десяти

Мобилизация росла. Мобилизация ширилась. Мобилизация не давала спать. Набухали военкоматы. Краснели военкомы. Колосились кресты. После каждой решительной победы, стране требовалось все больше и больше солдат. Желательно молодых, здоровых и крепких парней. Но можно было и так. Можно без дискриминаций. Женщин среднего возраста с одним глазом тоже можно. И прицеливаться им легче, и снайперы они от природы.

Что поделать. Слишком громкими были победы, слишком важно закрепить успех. И государство не должно быть привередливым. Оно готово переживать любого. Вот и сидит народ в кафешках, обсуждая, как он не будут служить и как легко стало знакомиться с девушками! Подкрасться, приобнять и бросить осторожно:
– Я скрываюсь.
Томно добавить.
– Девятая волна.

Девятая волна мобилизации… м-м-м – это так эротично и волнительно. Действует на женщин посильней шампанского. Особенно, если при этом с понтами поиграть бровями и показать повестку. Ту самую.
– Спрячешь меня на день-два?

И все! Она ваша как минимум на неделю.
Как легко дышиться. Какой чудесный воздух. Небо в легких и нежных инверсионных следах. Воробьи чирикают свои марши. Травят анекдоты нетрезвые призывники, бросая бравым чайкам печенье. И вдруг женский крик в самом прекрасном ля:
– Милиция!

Мгновение. Только миг. Улетели воробьи, словно занавеску задернули. Громко командуя, ринулись в небо чайки. Призывники просто растворились в вязком и жарком воздухе, будто и не было их никогда на этих скамейках под ивами, чьи ветви пляшут на ветру как абажур. Только задорный синий пазик ползет по улицам, медленно и безнадежно.

А как горит под ногами песок на пляже. Ты тонешь в нем, а он кусает жаром, выталкивает тебя, толкает вперед, гонит из города. Ты смеешься. Ты идешь в обнимку с девушкой, которой грозит уже третий срок за уклонение, а затем весело и непринужденно падаешь в пинаколаду, потом в еще одну, еще. Ты всегда любил только пинаколаду. И только после пятого коктейля – джин. Ни пижонского виски, ни тупой водки, ни программерской текилы. Только в таком сочетание: сначала пинаколада, потом джин, потом танцы. Хлесткое тыц-тыц под вечное прощание со славянкой на новом правильном языке. Хорошо…

А утром по телевизору снова шумели победы, липла мобилизация, целовали девушки, собирали жатву военкомы и похоронные бюро…

Ко мне пришли мрачные люди. Суровые, высокие, ответственные. К кому-то вежливые приходят, а ко мне вот эти. Не везет.

– Где? – спросил самый важный.
И по лицу кулаком.
– Зачем? – спросил я.

В общем, разговор не получился. Мне не всегда удается найти контакт с людьми. Необходимо, чтобы между нами установилась некая связь, чтобы наши души вошли в резонанс. Вот только людям это обычно не надо. Лезут, топчутся, хамят. И не только мрачные. Все. Не думайте, я привык, просто обидно.

– Где? – еще раз спросили меня.
Я к тому времени уже обиделся и промолчал.
– Сепаратист, – выругались мрачные люди.

Затем мне надели черный мешок на голову и долго куда-то везли. Оказалось в тюрьму. Я ни разу не был в таких помещениях. Место оказалось удивительно цельным, правильной формы, с модным шипровым ароматом плесени. Тут было спокойно и прохладно. Вот только меня постоянно выводили в свет. Со мной зачем-то разговаривали.

– От трех до десяти, последние законы, сепаратизм, – грузил следователь.
– Бедный, прости, прощай, – плакала жена.
– Вот чай и печенье, – суетились родственники.
– Трагическая история, – грустил адвокат.
И все как один, как заведенные, повторяли глупый вопрос:
– Где?

Я молчал, пил крепкий чай и собирал мысли. Меня показывали городу, иногда беззлобно били, мешали спать, обливали водой и обещали познакомить с судьей. Но я молчал. И только в самом конце, перед тем как превратиться в бабочку, все-таки спросил:
– Вы что-то потеряли?

Стыдят. Накурено. Сквозь тягучий аромат дешевого табака пробивается перегар. Окно в комнате одно и смотрит в землю. Полуподвальная экзотика. Ажиотаж: на меня одного четыре критика и какая-то тетка, на лбу которой большими буквами написано, что она или сама совесть нации, или имела с ним бурный роман в молодости. Она и заводила.

– В стране борьба. В стране глубинные процессы. В стране идет освобождение от оков прошлого. Ходят хмуро тучи на границах. Агрессор такой агрессивный, а союзники такие союзники. И вдруг вы!
Я на всякий случай кивнул. Действительно, тут все так закрутилось и вдруг я.

– Вот десять рассказов. Поразительный сборник.
– Спасибо! – вежливо произнес я.
– Это не комплимент! – взвизгнул один из критиков.

– Конечно, не комплимент, – подтвердила тетка. – Вот смотрите. Первый рассказ. Код говна. Второй: Дьявол носит говно. Третий: пятьдесят оттенков говна. Четвертый: Империя говна или говнонавты. Пятый… Впрочем и так все ясно. Говно, говно, говно. Говеные у тебя рассказы.

– Понимает, это такой творческий метод. Ну знаете, как у Дали.
– Это не оправдание. Сейчас в стране и так много всего. И без вашего говна.
– Я же не спорю.

– Но и не слушаете! – пробасил еще один критик. – И самое главное не хотите исправляться.
–Ну, хотите я иллюстрациями постараюсь все исправить? – попытался я найти компромисс. – ну может флаг там воткну…
– Молчать!!! – закричали критики хором, а тетка вообще задохнулась.

– Или раскрашу в цвета…
– Террорист!! – снова заорали они.

Когда все немного успокоились, один из критиков подошел ко мне и душевно глядя прямо в душу, предложил:
– Перестань усугублять, а? Возьми рассказ и перепиши все. Там и менять сильно не надо. Замени говно на что-то приятное. Или патриотичное. Вот розы, например.

Я задумался. Патриотично, понятное дело, нет. А вот розы… Чего я вообще цепляюсь за это говно. Достал ноут и под радостные улыбки критиков написал:
«На столе лежала огромная куча роз и воняла»…

Мулен Руж замер в предвкушение. Девушки, гордо тряся перьями, промаршировали за кулисы. На сцену вынесли трибуну, украинский флаг и стеклянную подставку. Выдержав паузу, высокая блондинка принесла графин, торжественно посмотрела в зал, выплеснула немного жидкости из него на подставку и подожгла… По залу разнесся восхищенный гул, из которого можно было выхватить только одно слово «лектор». Погас свет. Жаркая парижская темнота томно задрожала от предвкушения.

Наконец, луч света выхватил невысокого и плотного мужчину. Он медленно подошел к трибуне, положил на нее какие-то бумажки, налил грамм сто из графина в стакан и немедленно выпил. И без какого перехода начал.

– Тема нашей сегодняшней лекции: Как украинский народ защитил Европу от варварских орд «русского мира». Итак… Когда русские войска на Донбассе, в частности третья бурятская пулеметная дивизия ЦА СН ГШ МВД…

Тут не выдержала какая-то мадмуазель в центре. Ее искренний смех был только первой ласточкой. Через минуту смеялся весь зал. Лектор спокойно, с каменным выражением лица продолжил читать. Он был профессионалом и не обращал внимания на бушующую публику, смех, животное всхлипывание и другие нездоровые звуки. Истерика у него начиналась уже после всего, в гримерке.

– Петр Алексеевич, не надо, успокойтесь, - уговаривал его импресарио.
– Мне надо выпить, Игорь Валерьевич, еще графинчик – рыдал лектор. – У меня было все, я был так… Я был самым… А теперь…

– Перт Алексеевич, что такое? Что теперь? Такой успех. Бешенный, невозможный, полный зал, вас любит весь Париж, вся Европа. Нам все рукоплещут!
– Кабаре, ебнутое кабаре… Игорь Валерьевич, это же стыд, ебаный стыд…

– Так, Петр Алексеевич, вы меня обижаете. Я тут верчусь, делаю прессу, да мы с вами звезды. Я тут костьми ложусь, но мы свами растем, развиваемся. Может быть вы хотите, как Ярош со своими орлами по шапито гастролировать?

Импресарио гневно посмотрел на лектора, но тот уже спал.