Сирия: война миров

В Сирии в эти дни решается судьба ключа к северу страны — Алеппо. Правительственные войска, боевики «умеренной оппозиции» и исламисты сражаются за контроль над городом, где еще совсем недавно царило относительное спокойствие. Москва и Вашингтон, только что рука об руку работавшие над введением режима прекращения огня, обмениваются угрозами и предупреждениями. Сирийский кризис обозначил ключевую тенденцию — установившийся после холодной войны мировой порядок трещит по швам, а решение экономических проблем все больше смещается в регионы.
Ситуация вокруг маленькой Сирии наглядно возвращает нас в эпоху конкуренции великих держав. В конфликт уже в той или иной форме вовлечены страны НАТО, деспотии Персидского залива, Россия, Иран и Китай. При этом достаточно четко оформляются «группы поддержки». Формально Россия, Китай и Иран не воюют за Сирию с США и их союзниками в Европе и Заливе. Однако опосредованная война между ними уже идет.
Все напрямую либо вооружают, либо финансируют, либо обучают и поддерживают огнем враждующие сирийские группировки. Включая, разумеется, правительственные силы. Плюс к этому все с разной степенью интенсивности ведут борьбу против «идеальной третьей силы» — запрещенного в России «Исламского государства» (ДАИШ).
С самого начала внутреннего сирийского конфликта в 2011 году страны Запада и их друзья в Заливе сделали ставку на свержение сирийского режима, а Тегеран — на его сохранение. Силы были, конечно, несопоставимы, но сирийский режим проявил удивительную способность к выживанию. К осени 2013 года страны Запада решили, что время уходит, и поставили вопрос о нанесении удара по правительственным войскам. То есть, по сути, быстро двинулись к применению в Сирии модели «карательного миротворчества», разработанной в 1990-е годы в ходе как бы урегулирования конфликтов на Балканах.
Смысл этой модели в том, чтобы в принципе не пытаться разобраться в ситуации, продумать последствия тех или иных действий и предложить условия примирения, подходящие для всех сторон. Вместо всего этого достаточно только через собственные внутренние консультации определить, кто «хороший», а кто «плохой», и выдвинуть «плохому» условия капитуляции. В случае отказа — применить силу.
А то, что результатом станет изгнание или физическое истребление тысяч алавитов, езидов или косовских сербов, никого особенно не заботит. В конце концов сама Европа за свою бурную историю пережила массу таких трагедий. Вплоть до середины XX века европейские народы вырезались и изгонялись, а результат налицо — в Европе построена единственная в мире идеальная модель межгосударственных отношений. Поэтому, кстати, русским, которых никто и никогда не изгонял с их родной земли, трудно понять, почему европейцы так спокойно к этому относятся.
Однако события развивались по совсем другому сценарию. Осенью 2013 года в Сирии случилось то, что было невозможно даже представить после завершения холодной войны. В результате активной дипломатии России США и их союзникам не позволили разбомбить Асада. А год назад ситуация вышла на принципиально новый уровень. Великая держава напрямую вмешалась в конфликт по приглашению правительства этой страны.
Тем же самым, впрочем, занимаются в Сирии без всякого приглашения США и их союзники. Никто не скрывает присутствия на сирийской земле шиитских бойцов из соседнего Ливана и, по слухам, иранских добровольцев. Минувшим летом военные представители КНР заявили, что помогают в обучении сирийских правительственных войск. Беспрецедентного накала достигла дипломатическая борьба между Россией и США по сирийскому вопросу. Видимо, против Москвы в ближайшее время либо введут «сирийские» санкции, либо увяжут действие «украинских» с вопросом российской поддержки сирийского правительства.
Пока эта трагедия остается с открытым концом. Неизвестно, чем завершится многоуровневое противостояние и сколько еще жертв понесет многострадальный народ Сирии. Однако безотносительно финала важно и другое. Период, когда ограниченная группа стран могла наслаждаться правом действовать, исходя из собственных интересов, а не требований международных морали и права, закончился. Это имеет очень большое значение для понимания того, какой мир нас ждет в будущем. И что нужно делать для того, чтобы он оказался даже не более безопасным, а менее опасным.
Вряд ли кому-то удастся «восстановить дисциплину», не прибегая к радикальным мерам. А последнее — смертельная угроза уже для самих стран-лидеров, не говоря об их региональных клиентах. Даже если Россия по причине внутренней экономической слабости сломается и попытается вновь вернуться к политике конца прошлого века. В Китае значительная, может, даже бо́льшая, чем в России, часть элиты ориентирована на дружбу с Западом «на правах младшего». Эти люди, по мнению экспертов, владеют в США предприятиями и чуть ли не целыми отраслями. Но Китай уже не сможет проводить политику, завещанную великим Дэн Сяопином. Колоссальные инвестиции за рубежом, рост благосостояния и запрос на ресурсы, повышение национальной гордости и готовности править, а не подчиняться, будут неизбежно толкать его на борьбу за свои права. В собственном субъективном, как это всегда бывает с государствами, понимании. Такая борьба, собственно, уже развернулась вокруг Южно-Китайского моря.
Речь здесь даже не о попытках потеснить Запад или вступить с ним в конфликт. Этого, конечно, не случится. Да и Россия не имела никакого намерения конфликтовать с США. Не говоря уже о Европе. Москву испытывали, с ней отказывались разговаривать. То же само произойдет уже в близкой исторической перспективе и с Китаем.
А далее последуют и другие. Целая группа государств не то чтобы бросит вызов Западу в клоунском стиле покойного венесуэльского лидера. Они просто начнут поступать в международных ситуациях так, как им это выгодно, и делать то, что отвечает национальным интересам. Это само по себе вступает в конфликт с международным порядком, сформировавшимся после падения СССР. Поэтому правило «правила может нарушать только один» вряд ли удастся реанимировать в качестве нормы международного общения. Даже если нарушительница спокойствия, Россия, повторимся, будет лежать в руинах, проводить реформы по рецептам Мирового банка.
Тому, что ситуации, подобные сирийской, неизбежны в будущем, способствует и продолжающаяся регионализация мира. То, что проблемы становятся все более глобальными, а способы их решения — все более национальными, было подмечено несколько лет назад Генри Киссинджером. Эта проблема никуда не делась. Так, единственное значительное достижение международного сообщества в борьбе с действительно глобальными вызовами за последние годы — подписание и начало ратификации Парижского соглашения по климату. Это соглашение, хотя и имеет много недостатков, смогло показать, что государства способны действовать сообща. Особенно важно, что его намерены ратифицировать главные «загрязнители» — Китай и США. По другим же вопросам общих для всех вызовов продвижения пока не просматривается.
Наоборот, во всем остальном тенденция к региональным решениям только набирает обороты. Особенно в сфере международного экономического управления. Благодаря усилиям корпораций и правительственных экспертов США и Японии было разработано блестящее во всех отношениях Соглашение о Транстихоокеанском партнерстве. В случае ратификации, которая пока тормозится, мы увидим в АТР принципиально новую международно-экономическую реальность. С большим накалом идут переговоры о создании Трансатлантического партнерства. Здесь дела обстоят еще более сложно. Все-таки опыт торговых переговоров у стран Европы несравним с американскими партнерами в Азии. Однако сейчас у самых авторитетных наблюдателей есть основания верить в то, что оба партнерства состоятся. В том или ином виде. На них очень велик запрос экономик стран, которые ведут переговоры.
Менее уверенно и последовательно выглядят подобные попытки в евразийском регионе. Но дело сдвинулось с мертвой точки и здесь. И возможно, мы станем свидетелями формирования еще одного макрорегиона. Что не так уж плохо. Региональные решения выглядят единственной разумной альтернативой решениям исключительно национальным. Они позволяют реализовывать политику на основе относительного консенсуса группы государств. То есть уже некоего сообщества, отношения внутри которого могут регулироваться правом, хотя на универсальном уровне право работает все хуже и хуже.
На самом деле в Евразии на первый план выходит задача вроде бы техническая — подготовка качественного и содержательного соглашения или договора между Евразийским экономическим союзом и Китаем. В значительной степени здесь может быть востребован опыт Транстихоокеанского партнерства — наиболее интересного на настоящее время регионального торгово-экономического соглашения. Идущего намного дальше простой свободной торговли. Но на самом деле необходимо идти еще дальше. Нужно создавать в Евразии институциональную основу долгосрочной интеграции с объединением части суверенных задач на межгосударственном уровне. Поэтому любое соглашение между ЕАЭС и Китаем должно быть стартовым, сохраняя возможность ревизии и дополнения.
Международные институты и право — наиболее важное наследие XX века с точки зрения поддержания относительной нормальности и управляемости в международной системе. Их самая важная задача — исподволь сдерживать негативные проявления суверенитета государств. А также агрессивные выплески внутриполитической конъюнктуры за национальные границы. Сейчас институты — это единственное, что формально связывает нас с относительным правовым характером отношений в международном сообществе. Убрать их — и человечество вернется в предсистемное состояние. К такому состоянию оно уже и так приблизилось на опасную дистанцию. И это еще один урок страшных событий на Ближнем Востоке.