Жить стали красиво, но в долг

Люди потихоньку меняются и все дальше отстают от того идеального образа набожного патриота и гражданина, к которому его волокут нынче едва ли не на аркане.

Вы помните плацкартные поезда еще середины 2000-х? Смрад, ругань, повальное пьянство, все объедаются чипсами, опиваются газировкой и до остервенения режутся в карты. Теперь такого нет. Проехала из Петербурга до Тюмени и обратно, не встретив в вагоне ни одного дегенеративного лица. Ехала исключительно с провинциалами: тюменцами, кировчанами, уральцами. Раньше провинциала не то что в поезде — на Красной площади издалека видно было. А сегодня — нет. Пройди по вагону — ни за что не отличишь, где петербуржцы, а где тюменцы.

У людей изменились лица. Стали более человеческими, расслабленными, открытыми. Нет уже и в провинции этих лиц-молотков, что смотрят исподлобья на все чужое. Общий уровень культуры в стране за последние, условно говоря, 10 лет резко поднялся. Теперь даже вахтовика с Севера от инженера или врача не всегда отличишь. Люди внешне немного выровнялись. Раньше менеджер среднего звена от менеджера звена низшего отличался как Homo Sapiens от Homo Erectus. А сегодня они носят более или менее одинаковые вещи, пользуются похожими телефонами, оба опрятны, свежи, оба на хороших машинах, разве что у начальника она двух-, а у подчиненного пятилетняя, и начальник в два раза чаще летает в Таиланд.

Есть в поездах стали лучше. И, главное, меньше.
Раньше поездки в поезде превращались в испытание едой. В вагоне ели все и все время. Еда была национальным способом убить время. На тот же поезд Тюмень – Санкт-Петербург люди садились с двумя тюками провианта. Есть начинали, не постелив белья, и ели все два дня без перерыва: колбасу, вареные яйца, помидоры, квашеную капусту, сосиски, лапшу «Доширак», картофельное пюре «Роллтон», в перерывах — горы песочного печенья и вафель. Запивали газировкой и растворимым кофе.

Сегодня таких мамонтов в поездах почти не встретишь. Едят теперь пассажиры реже, еду выбирают более здоровую, «Доширак» почти исчез. В эту поездку я почти не видела у коллег по вагону соков — пьют только воду. Газировки не пьет никто. Мелочь, но сколько она говорит об общей культуре! Вместо еды люди занимают себя беседой и чтением. Читают многие. В плацкартном вагоне у половины — электронные книги или книги на планшетах. Пару-тройку лет назад самые прогрессивные пассажиры развлекали себя фильмами, а сегодня — читают.

А о чем только сегодня в поездах ни говорят! Домохозяйка из Перми обсуждает с молодым кировским врачом пользу грудного вскармливания! Пенсионерка из Петербурга рассказывает, как ходила на антикоррупционный митинг! Семиклассницы из Тюмени спорят, кто же исполнил главный саундтрек к фильму «Милые кости»! С людьми стало интересно поговорить. Их теперь интересно просто послушать. Кстати, в поездах почти не встретишь нынче тот тягостный тип дорожного болтуна, который вампиром впивается в соседа под Вологдой и отпускает беднягу только за Уралом. Люди стали вести разговоры более вежливо, без надрыва, навязывания и полупьяных «Ты меня уважаешь?».

Пьяные и даже полупьяные пассажиры из вагонов исчезли полностью.

Где-то, может, и выпивают тихонько вахтовики, прикрыв бутылку газеткой, но в целом водка и даже пиво из поездов исчезли. Пьяных и просто выпивающих из вагонов высаживают без церемоний на первой же станции, где есть наряд полиции. Это простое правило радикально изменило в поездах атмосферу: мат, ссоры, драки тоже исчезли.

Я встречала массу не очень богатых людей, которые неизменно переплачивают за купе, лишь бы не ехать в плацкартном вагоне. Они просто не знают, что поезда, как и остальная Россия, очень изменились. Им по-прежнему кажется, что в плацкарте все говорят матом, воняют перегаром и заваривают на завтрак китайскую лапшу. Уважаемые сограждане нежной душевной организации — бросьте тратить кровные и не бойтесь садиться в плацкартный вагон! А если вы женщина и едете одна или вдвоем с ребенком, то мой вам совет — езжайте плацкартой: так безопаснее. В плацкартном вагоне, у людей на виду, ничего вам не грозит. И люди нынче пошли не такие уж страшные.

Уровень доверия, кстати, в поезде вырос. Помню времена, когда все ходили в туалет с сумкой, деньгами и документами. Многие носили с собой даже шубы. Нередко деньги и ценности перед поездом зашивали в трусы. Сегодня все не так.

За сумки держатся единицы, как правило, женщины 45+ — эти никогда никому не доверяют, и на них всегда смотрят с улыбкой. Теперь люди, как правило, не забирают с собой сумки и планшеты даже во время выхода на стоянках.

И, наконец-то, на станциях люди просто выходят гулять. Раньше они зачем ходили? Купить еды, пива, покурить. Сегодня торговцы дешевыми пирожками и солеными огурцами в полиэтиленовых пакетах с перронов пропали. Не разносят на перронах и пиво. Люди нынче выходят из поезда размять ноги. Очень немногие курят, хотя и в тамбурах курить запретили. За едой не гоняются, так как отказались от привычки постоянно есть.

Раньше я не всегда выходила из вагона даже и в знойное лето, потому что вокзалы и станции порой не вызывали ничего, кроме слез отчаяния — такая разруха стояла на железной дороге. В какой-нибудь Шарье или Череповце путешественников встречало запущенное грязное здание, обнесенное ветхим забором, толкающиеся на перроне алкоголики, торговки с их протяжным «Купите, родимые, яблочки!». Хотелось плакать.

Сейчас станции и полустанки выглядят не так душераздирающе. Самый запущенный большой город на нашей ветке --это, пожалуй, Киров. Выходишь с вокзала к каким-то ларькам, кругом собаки, мельтешат маршрутки, огромная парковка, взрывная наружная реклама, все увешано бумажными объявлениями. За последние несколько лет я была в Тюменской, Свердловской, Новгородской, Псковской областях. В городах, городках и поселках. Несколько раз ездила за Урал поездом и могу совершенно точно сказать: аляповатые пыльные 90-е из провинции наконец уходят. Случился, видимо, какой-то радикальный поворот в бытовом, культурном развитии людей, который сделал их дальнейшее совершенствование неизбежным.

Где-то в первой половине 2010-х, до украинской повестки, до Крыма, до разгула идеологии, в обществе российском успела случиться бифуркация, которая и поддерживает его сейчас, оглушенного пропагандой и патриотизмом, на плаву. Причем, судя по всему, плывут люди в правильном направлении.

Люди облагородились вопреки всему. Сегодня провинциалов, по крайней мере жителей сытых областных городов вроде Тюмени, Казани, Уфы, Новосибирска, от москвичей или петербуржцев не отличить. Даже просторечие и местные говоры потихоньку уходят из языка — следствие того, что люди все больше общаются с жителями других регионов, путешествуют.

В провинциальных городах, по крайней мере столичных, становится чище. Люди меньше мусорят, не бросают машины где попало, уже и в городах-немиллионниках появились паркоматы. Единственная уличная проблема, которая радикально отличает провинцию от столиц, — это бродячие животные. И вообще проблема животных. Я уже и не помню, когда в Санкт-Петербурге видела стаю собак. В Москве с этим делом тоже строго. А провинция полна бездомных животных.

В Кирове стаи собак встречают путешественников прямо на перроне: по дороге в Тюмень я видела, как по последнему апрельскому снегу метались у вагона псы размером с юного медведя. Выходить для прогулки никто не рискнул. На обратном пути в том же Кирове на перроне нас встретил пес с веревкой на шее. Бродячие собаки осаждают вокзалы в Вологодской, Костромской областях. В Тюмени, в этом сытом и даже немного объевшемся в сравнении с другой провинцией городе, бродячие собаки — каждая по метру в холке — толкутся у вокзалов, бегают за таксистами. За несколько дней прогулки по городу я пять раз встретила сбитых собак. Одну сбили у меня на глазах. Убирать трупы никто не спешит.

К животным в провинции отношение проще: там все еще безоговорочно любят цирк, самое большое событие в жизни провинциальной столицы — приезд труппы со слонами. Весенние выходные провинция проводит в контактных зоопарках и катаясь по аллеям на полуиздохших пони. Голоса зоозащитников слабы, их в провинции почти не слышно.

Еще одна дурная, так и оставшаяся провинциальной привычка жителей нестолиц — тяга красиво одеваться.

Свободно одетых людей в провинции много, но и тех, кто одевается, как говорится, из кожи вон, тоже хватает. Провинция тяжело переходит на стиль casual, ей трудно отказаться от желания подчеркнуть свой статус одеждой и обувью. Поэтому в провинции так плохо приживаются секонд-хенды. Они есть, но их мало и они там не становятся модными местами с винтажем и благотворительными проектами, как в Петербурге или Москве. В провинции секонд-хенды — это магазины для бедных, в них нет ни слова о моде на винтаж или антипотребительство.

Значительную долю доходов провинциалы тратят на одежду. В моей родной Тюмени, например, люди не поедут на отдых, не купят себе новый компьютер, если у них не обновлен гардероб. Экономить на одежде считается последним делом, особенно если речь идет о детях. В Петербурге половина малышей ходит в финских старых комбинезонах из секонд-хенда, а в Тюмени, Екатеринбурге или Кирове дети всегда одеты во все новое. Их от безденежья могут кормить три раза в день кашей, но новую куртку к весне купят.

В таких городах, как Тюмень, очень ощущается близость нефтяных денег. У каждого есть родственник или приятель, кто успел хорошо устроиться в нефтянке и теперь живет «богато». Своим примером он тянет остальных — все хотят жить не хуже. Поэтому покупают новые вещи, гоняются за телефонами, планшетами. Следом пускают в соревнование автомобили и дачи, затем — квартиры.

Провинция от столиц отличается, пожалуй, до сих пор своим сильным желанием жить не хуже. Им нужна не своя жизнь, а жизнь не хуже, чем у других.

Не самая полезная для провинции черта, потому что вопреки мифам жизнь там дороже, чем в Москве-Петербурге. Там дешевле только транспорт и жилье, все остальное очень дорого. Приход сетей немного выравнивает ситуацию, но пока товары, от одежды до автомобилей, в провинции дороги. Немного разве что подешевел в последние годы общепит.

Вероятно, это свойство российского человека и тянет его назад, замедляет развитие. В Тюмени, например, тяга к жизни «не хуже» привела к чудовищной закредитованности. В городе все говорят о кредитах. У всех моих знакомых либо есть по несколько неоплатных кредитов, либо имеются родственники с такими кредитами.

О кредитах и тяжести их выплат говорят везде: в кафе, автобусах, в маршрутках, просто на перекрестках. И это проблема всей провинции.

Зайдите в торговый центр за пределами МКАД или петербургского КАД, прислушайтесь к разговорам, и вы наверняка услышите очередную исповедь кредитомана. По уровню закредитованности Москва и Петербург занимали в 2016 году 9-е и 12-е места соответственно, при этом в России много регионов, которые при совсем немосковских доходах имеют кредитов на душу населения почти столько же, сколько Москва, а то и больше.

И это, конечно, существенно портит общее впечатление от нестоличной России.

Вроде бы и облагородились люди, но получается, что сделали это в долг.

Интересно: когда деньги совсем кончатся и придется долги отдавать, сохранят ли россияне свои новые культурные лица? Или в поезда возвратятся дышащие перегаром и лапшой «Доширак» развороченные рыла?