И снова за железный занавес?

«...От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес. По ту сторону — столицы древних государств Центральной и Восточной Европы, все они подчиняются все возрастающему контролю Москвы: Чего она хочет, так это плодов войны и безграничного распространения своей мощи и доктрин. Они ничто не почитают так, как силу, и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости». Это строки из знаменитой Фултонской речи Уинстона Черчилля 5 марта 1946 года: символический день начала холодной войны. Впрочем, что такое холодная война, тогда мало кто понимал. А вот с железным занавесом Россия уже была знакома. «Не пропускать ни одно судно в российские порты или из них, ни один товар в ту или другую сторону. Никаких виз в Россию или из нее. Никаких банковских операций с Россией. Отказ гражданам в коммуникациях с Россией даже в почте...» Плюс военная интервенция, поставки оружия белым силам и помощь им военными советниками — так выглядели санкции, введенные странами Европы и США против большевиков, которые в январе 1918 года отказались от выплаты царских долгов, а в марте заключили сепаратный Брестский мир. «Мы желаем поставить вокруг большевизма железный занавес», — обозначил цель экономической блокады премьер-министр Франции Жорж Клемансо в 1919-м. Результаты этих мер население ощутило уже осенью того же года.

На снимке вверху — очереди у Народного банка Российской республики (в прошлом — Госбанка царской России), который в 1919 году был аналогом нашего Сбера. Узнав о санкциях, люди пытаются снять свои сбережения (знакомая картина, не правда ли?). Печатный станок вовсю работал уже с 1918-го, вклады выдавали только совзнаками, которые стремительно обесценивались. В 1922 году, когда эмиссию прекратили и «бумагу» стали обменивать на «твердые» деньги, за один рубль давали 50 млрд совзнаков образца 1919-1920 годов! «Мы хорошо знакомы с совзнаками, / cо всякими лимонами, / лимардами всякими. / Как было? / Пала кобыла: / Пришел на конный / и стал торговаться. / Кони / идут / миллиардов по двадцать:» — так Владимир Маяковский начинает описание безуспешных попыток мужика купить коня: тот дорожал вдвое быстрей, чем крестьянин набирал нужную сумму. Но не только гиперинфляция стала последствием той экономической блокады и интервенции.

«Россия во мгле» — так Герберт Уэллс назвал свои впечатления от России октября 1920 года. Ему было с чем сравнить: первый раз Уэллс увидел Петроград и Москву перед самой войной. Разница оказалась фантастической даже для писателя-фантаста. «Основное впечатление от положения в России — это картина колоссального непоправимого краха. Громадная монархия, которую я видел в 1914 году, с ее административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги. Этот крах затмевает даже саму Революцию... Нигде в России эта катастрофа не видна с такой беспощадной ясностью, как в Петрограде». Писатель рассказывает об оживленных прежде улицах, которые теперь зияют провалами разобранных на дрова деревянных домов, о мостовых, изрытых ямами и кое-где затопленных прорвавшейся канализацией, о закрытых магазинах. Уцелевшие машины заправляют керосином. Хлеб по карточкам, лекарств достать невозможно, поэтому недомогания быстро переходят в серьезную болезнь, смертность — в четыре раза больше, чем до 1919 года. «Говорят, — пишет Уэллс, — в Москве больше жителей и острее чувствуется недостаток топлива, но внешне она выглядит гораздо менее мрачно, чем Петроград. Мы видели все это в октябре, когда стояли необычно ясные и теплые дни. Но у меня щемит сердце, когда думаю о приближении зимы». Писатель, неодобрительно отзываясь об экономической блокаде России, не упоминает, что в 1920 году она уже была отменена: большевики пошли на попятную, согласившись выплатить часть царского долга. Но последствия нескольких месяцев санкций пришлось преодолевать все годы нэпа: в марте 1921-го X съезд РКП(б) провозгласил новую экономическую политику, суть которой — возвращение рыночных отношений.

Этот митинг (на фото), один из многих, где клеймили всяческих изменников и предателей, не заслуживал бы упоминания, если б не дата: ноябрь 1929 года. Именно тогда было принято постановление ЦИК «о невозвращенцах» — гражданах СССР, отказавшихся вернуться из поездки или командировки за рубеж. Их объявляли вне закона, имущество конфисковывали, а самих госизменников приговаривали к расстрелу. При этом закон имел обратную силу: наказанию подвергались и сбежавшие до 1929-го. Согласно справке иностранного отдела ОГПУ, таких на 5 июня 1930 года было 277 человек, из них 34 коммуниста.

Предвижу вопрос: какие зарубежные поездки, разве из СССР можно было выехать? Да, во время нэпа была попытка приоткрыть железный занавес и с нашей стороны. Помимо дипломатов и командированных инженеров за границу устремились артисты, писатели, художники и даже граждане «трудовых категорий». Кроме выданного в Наркомате иностранных дел загранпаспорта всем им надо было получить заключение Главполитупра НКВД «об отсутствии законного препятствия к выезду». И поставить в одном из диппредставительств визу: к 1925 году Советскую Россию признали уже 22 страны, включая Германию, Великобританию, Францию, Италию, Китай и даже Японию (из ведущих стран дольше всех продержались США — до 1933 года). Со второй половины 1920-х ситуация с выездами стала меняться. Сначала, в ноябре 1926-го, ввели денежный сбор за оформление загранпаспортов: 200 рублей с пролетариев, крестьян, служащих, а также командировочных и 300 — с лиц, «живущих на нетрудовые доходы» и иждивенцев (читай: с «нэпманов» и членов их семей). 200 тогдашних рублей — это почти полтора среднемесячного заработка квалифицированного рабочего или обычного инженера (сколько будет по-нашему, считайте сами). Поток желающих увидеть мир сразу сократился. В 1929 году резко снизили норму валюты, которую можно взять с собой: для выезжающих в «ближнюю» Европу — 50 рублей, в остальную и в Азию — 75 (для членов семьи — половина суммы). В 1932-м и эту небольшую норму урезали вдвое. Впрочем, в 1931 году в Инструкции о въезде в СССР и выезде из страны появилось указание: «Разрешения на выезд за границу, для поездок по частным делам советским гражданам выдаются в исключительных случаях». Там же было и про выездные визы. Сталинский железный занавес надолго захлопнулся: право увидеть жизнь по ту сторону осталось только у дипломатов, командированных и военных. Но это еще не холодная война...

А здесь — карикатура, изображающая железный занавес. Она сделана в 1961 году, когда была возведена Берлинская стена — символ холодной вой-ны, стартовавшей после Фултонской речи Черчилля. Президент США Гарри Трумэн вынес из этого выступления главное: чтобы бороться с мировым коммунизмом, возглавляемым СССР, нужен англо-американский военный союз. Такой альянс появился уже в 1949 году, объединив 12 стран — не только англосаксов. А в 1955-м возникла Организация Варшавского договора (ОВД) — чтобы противостоять НАТО и бороться за мир. Тогда был популярен анекдот: «Хрущев объявляет: теперь войны не будет! Но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется». Увы, сегодня это звучит как пророчество... И понеслось! Почти вся послевоенная история — это бесконечная череда санкций против СССР, по поводу и без, перемежающихся локальными конфликтами между двумя блоками, поделившими мир на сферы влияния. Кульминацией холодной войны стал Карибский кризис: тогда, 60 лет назад, мир был на волосок от ядерной катастрофы. О тех событиях написаны книги, есть и фильмы, лучший из которых, пожалуй, «Тринадцать дней» (2000), с Кевином Костнером и нашим Олегом Видовым. Но, конечно, никакой фильм не может полностью передать напряжение тех дней, когда, узнав, что СССР разместил на Кубе свои баллистические ракеты и военный контингент, президент США Джон Кеннеди объявил морскую блокаду острова. И в самый разгар военного противостояния, когда в Карибском море было полно американских кораблей и наших подлодок, советская зенитка: сбивает американский самолет-разведчик!

Позже современники назовут ту субботу, 27 октября 1962-го, «черной», а еще — «днем, когда мог закончиться календарь». Но у лидеров двух стран, Хрущева и Кеннеди, хватило выдержки и ответственности не нажать ядерные кнопки, а у дипломатов — профессионализма организовать их постоянный контакт и успешные переговоры. СССР вывел ракеты с территории Кубы, а США — из Италии и Турции. И американцы дали гарантии не нападать на Кубу... Кстати, именно в те дни, в первый раз в истории США, их вооруженные силы были приведены в степень готовности DEFCON 2 — уровень, предшествующий максимальному. Второй раз это произошло во время операции «Буря в пустыне» в январе 1991-го, а третий — увы, на прошлой неделе. И снова мир замер в тревоге и ожидании. А за беспрецедентными санкциями, которые обрушились на Россию, опять проступает железный занавес — а мы-то думали, что навсегда простились с ним в 1990-е, когда распался Союз. Но похоже, тот урок придется повторить. Вот только будет ли время сдать экзамен?