Похороны Сталина

Я уже много раз писал об отношении россиян к Сталину и сегодня, в годовщину его похорон, предлагаю вам ещё раз изучить воспоминания современников об этом событии. Несмотря на возрастающую любовь к вождю, Сталин остаётся фигурой противоречивой, неоднозначной. И таковой он стал не после XX съезда КПСС, наступления гласности или открытия архивов, а был ей ещё при жизни и, наверное, будет ещё очень долго.

Тогда, в 53-м, весть о смерти вождя советские люди тоже восприняли неоднозначно. Чаще всего при попытках описать охватившие их эмоции современники упоминали такие слова, как «растерянность» и «подавленность», многие не скрывали слёз, но в семьях репрессированных царила сдержанная радость и ощущение восторжествовавшей справедливости. В студенческой среде возникло немало конфликтов из-за разницы в отношении к уже мёртвому советскому лидеру. Некоторые студенты устраивали своеобразные демарши и игнорировали похороны Сталина, предпочитая им прощание с Сергеем Прокофьевым.

Только в лагерях открыто радовались тому, что «Усатый/Гуталин сдох». Зеки не просто радовались смерти личного врага, отправившего их в лагеря – некоторые подозревали, что кончина Сталина означает скорую амнистию для политзэков. Время показало, что они были правы.

Патриарх Алексий I: Мы веруем, что и наша молитва о почившем будем услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память.

Сергей Агаджанян, студент: Подошли к гробу. У меня появилась дикая мысль: я Сталина никогда не видел, а сейчас увижу. В нескольких шагах. Там в этот момент не было членов Политбюро, только простые люди. Но и в Колонном зале я не заметил плачущих людей. Люди были испуганы — смертью, толпой, — может быть, они от испуга и не плакали? Страх, смешанный с любопытством, потерянность, но не тоска, не траур.

Татьяна Большакова, пятиклассница: День похорон был ясным, солнечным и довольно теплым. Моя семья и соседи вышли на улицу. В момент похорон, кажется, в 12 часов, все машины, заводские гудки и все, что могло издавать звук, гудели. У меня потекли слезы. Остальные люди стояли подавленные, но плачущих я не видела.

Соня Ивич-Бернштейн, студентка: В семье царило сдержанное ликование: радоваться чьей бы то ни было смерти казалось неприличным, при этом не торжествовать было невозможно. В университет я примчалась с ощущением великого положительного события и у входа в Аудиторный корпус нашего МГУ столкнулась со старшекурсником, Э.И., который в то время мне ужасно нравился. На мою улыбку он ответил ледяным взглядом: «Как ты можешь в такой день улыбаться?» и скорбно от меня отвернулся.

Юрий Афанасьев, студент: Вдруг я услышал мат. Точно адресованный мат — не вообще, а именно по поводу Сталина. И «усатый» там было, и «сволочь», и много других слов. Вот это меня ошарашило. Люди говорили не потихоньку, не так, чтоб никто не услышал. Они говорили это громко, чтобы всем было слышно. Не было милиции, никто их не останавливал.

Лариса Беспалова, студентка: Больше всего мне запомнилось, что на бульваре собралось много людей, в основном это были люди молодые. Они играли в игру... не знаю, как она называется, словом, несколько человек садятся на колени друг другу, потом один из последних хлопает первого рукой по уху, и надо догадаться, кто тебя хлопнул. Они очень весело играли в эту игру.

В это же время на какую-то бочку или что-то в этом роде вскарабкался милиционер и стал кричать: куда вы идете, там людей вынимают из толпы без позвоночников! И вскоре мы повернули обратно.

Из воспоминаний: Спустя некоторое время после похорон мой сосед с третьего этажа, дядя Костя, прошедший всю войну, вернулся из больницы с отнятой левой ногой по колено. Оказалось, что во время похорон образовалась давка, и его нога застряла в провалившемся колодце. Был открытый перелом у самой коленной чашечки, и ему ампутировали ногу. Он имел ордена и медали за ВОВ, но мне спустя некоторое время сказал: наивысшую награду за Победу от Вождя он получил посмертно!

Леонид Симановский, семиклассник: Мы пересекли улицу Кирова (ныне Мясницкая) и вместе с массой народа пошли по Сретенскому бульвару в сторону Трубной. Но люди шли не по бульвару (вход на него был перекрыт), а по тротуару с левой стороны. Вдоль тротуара стояли грузовики, чтобы никто не мог выйти на проезжую часть дороги. В грузовиках были солдаты.

Таким образом, огромная масса народа оказалась зажатой между стенами домов и грузовиками. Движение застопорилось. Возникла страшная давка, поскольку сзади напирали все новые и новые люди, а продвижения вперед почти не было. Я потерял всех своих товарищей и оказался зажат в людской массе настолько, что было больно, трудно дышать, и я не мог пошевелиться. Стало очень страшно, поскольку угроза быть раздавленным или затоптанным толпой насмерть была вполне реальной. Изо всех сил я старался не оказаться рядом с грузовиками — существовала очень большая опасность быть раздавленным о грузовик. Кругом кричали от боли и страха люди, особенно женщины.

Солдаты на грузовиках, имея соответствующий приказ, пресекали попытки людей пролезть под грузовиками на свободную проезжую часть дороги. Вместе с тем я видел, как солдаты спасли женщину, оказавшуюся прижатой к грузовику — они втащили ее в кузов.

Так продолжалось долго. Сколько — не знаю. В давке я не разобрался, пересек ли Сретенку и попал ли на Рождественский бульвар. Но уверен, что до Трубной площади не дошел, иначе бы вряд ли остался живым. В какой-то момент я оказался вынесенным толпой к входу во двор. Мне удалось оторваться от толпы и оказаться во дворе небольшого дома. Это было спасением.

Вечерело, холодало. Удалось войти в подъезд и найти местечко на лестнице. Там я и провел всю ночь. Ужасно замерз.

К утру толпа рассеялась, и я пешком пришел домой. Родители были счастливы, что я вернулся живым и здоровым, и не слишком меня ругали.

Потом я узнал, что именно там, в конце Рождественского бульвара перед Трубной площадью, куда я не дошел совсем немного, была ужасная мясорубка. Известно, что Рождественский бульвар круто спускается вниз к Трубной площади. Но выход на площадь был перекрыт. Люди, оказавшиеся перед Трубной площадью, были просто раздавлены сзади идущей вниз по уклону толпой. Погибла масса народа.

В тот же день или на следующий, точно не помню, прошел слух, что один из наших товарищей Миша Архипов, не вернулся домой и, возможно, погиб. Очень скоро слух подтвердился — Мишу нашли в морге.

Павел Мень, семиклассник: А вот Алик, брат мой [в будущем священник Александр Мень] — с ребятами все-таки пошли посмотреть на Балабуса, как тот лежит в гробу. Просто из любопытства. И дойдя до Трубной площади — их было четверо ребят — они поняли, что началась мясорубка. Там же творилось что-то страшное! Толкучка была такая, что они почувствовали, что это уже угрожает жизни. Они бросились к пожарным лестницам, залезли на крышу, и по крышам им удалось уйти с площади. Только так было возможно спастись. Причем эта пожарная лестница начиналась высоко, и они как-то один другому залезали на плечи, чтобы выбраться и все-таки уйти из этой толпы.

Инна Лазарева, четвероклассница: В школе тоже был траур, как и везде. Но дети оставались детьми. Так, в дневнике моей подруги появилась запись: «Смеялась на траурном звонке».

Отца моего не было в те дни в Москве, но он позвонил маме по междугородней линии и просил ее обязательно пойти с детьми (мне было 10 лет, брату — 12) проститься со Сталиным. Напрасно мама пыталась объяснить ему, насколько это рискованно и опасно. И бессмысленно. Никуда она с нами не пошла, но брат мой отправился. Не думаю, что из-за любви к Сталину, скорее — из чувства противоречия (мама не разрешила, а ему уже хотелось доказать свою взрослость). Конечно же, он попал в жуткую давку, до цели не дошел, но уцелел, спасшись под студебеккером.

Елена Делоне, пятиклассница: Вечером следующего дня мама пришла с работы расстроенная и рассказала, что накануне, в день похорон Сталина, в толпе погибло много народу, все больницы забиты искалеченными. Потом я слышала, что как будто рано утром следующего дня после похорон чистили улицы и бульвары, по которым шла толпа. И оттуда грузовиками вывозили башмаки, галоши и всякую потерянную одежду. Передавали эти рассказы шепотом и только близким знакомым.

Татьяна Большакова, пятиклассница: Родители отпустили нас спокойно — Колонный зал был совсем рядом. Но все вышло не так. Улицы были перегорожены грузовиками, стояло военное оцепление и всех направляли в одну сторону. Мы попали на улицу Жданова, затем на Сретенский бульвар и оттуда на Трубную площадь, где все было перекрыто грузовиками. А со стороны Рождественки (бывшей Жданова) и Рожденственского бульвара шли и шли люди. Толпа напирала, слышались крики и вой. Я случайно оказалась прижата к витрине булочной. Кто-то разбил витрину, и толпа ринулась в булочную. Вскоре отверстие было завалено прилавками. Народ внутри сидел молча, никто не плакал. Снаружи раздавались ужасные крики. Сотрудники булочной начали нас выпускать через окошко для приемки хлеба во внутренний двор. У меня в тот момент не было ни страха, ни других эмоций. Я хорошо знала этот район, так как часто гуляла там с подругами. Я шла через дворы, все ворота были открыты. Но выйти на улицы не было возможности — все было перекрыто в несколько рядов грузовиками. Я перелезала через грузовики и под ними. Кругом было битое стекло; откуда оно взялось, не знаю. Я шла в резиновых ботиках — сейчас таких нет. Они были полностью порезаны, а на рейтузах оказались огромные дыры. Когда я пришла домой, меня ждали слезы родных, которые очень за меня испугались. Но на следующее утро меня отправили в школу. Завуч опять собрала всех учеников и стала рассказывать, как теперь нам трудно будет жить и какие несчастья ждут нас без Сталина. Она и некоторые ученики плакали. У меня не было ни слезинки. Завуч поставила меня перед учениками и сделала выговор, сказав, что я очень черствая.

Владимир Сперантов, студент: Обратно заслонов не было, и как-то мы вылезли в районе Покровки и потом вышли на Садовое кольцо опять же, там была тьма народу, но, конечно, самый страх, как мы поняли, — Сретенский бульвар, Рождественский бульвар и крутой спуск к Трубной. И вот там-то… ну, толпа несет, туда-сюда, лошади — некоторые погибли просто от копыт, случайно. Лошадь испугалась, дернулась, и кого-то просто долбануло по голове копытом... подковой...

Это стало известно потом. В тот день некоторые пошли — и не вернулись. У нас был такой профессор Вениамин Львович Грановский, читал физику. Дочка его, Ольга Грановская, пошла и не пришла. Попала на Трубную и там погибла. Мы узнали об этом через несколько дней. Очевидно, погибших хоронили, как-то это было организовано...

Велена Розкина, студентка: Не скажу, чтобы это был порыв большой любви, просто стало любопытно — такое событие. Вышли мы у Трубной и оттуда — по Петровским линиям. Толпа была страшная, посередине улицы стояли грузовики с солдатами в открытых кузовах, и тут вдруг еще пустили конную милицию, она с двух сторон прижимала людей. Началась жуткая давка, крики, что-то невозможное. Солдаты, кого могли, выхватывали к себе на грузовики. Нас с подругой тоже втащили на грузовик, порвали пальто, но это неважно...

Григорий Розенберг, дошкольник:
Мой дедушка — бывший член бывшего Общества бывших политкаторжан, старый большевик, на нелегальной квартире которого скрывался сам Халтурин, родной брат какой-то бывшей шишки в Государственном банке СССР — тяжело вздохнул и сказал очень печально:

— Как жаль! Господи, как жаль... — и добавил после короткой паузы, — ...что это не случилось тридцать лет назад!

Мама была так потрясена этим святотатством, что сначала просто онемела. А потом, не оглядываясь, сквозь зубы велела мне выйти из комнаты. Я, конечно, вышел, но слова дедушки запомнил очень хорошо.

Владимир Сперантов, студент: Разговоры первых дней были такие: кто будет говорить надгробное слово, тот и будет. Потом все отметили: а говорил-то Берия! После мавзолея, когда были собственно похороны; это обсуждали и дома. Но официальным преемником, не партийным, был Маленков, и потом уже, через несколько дней как-то стали рассказывать, что Маленков на первом же собрании ЦК или Политбюро, когда все захлопали, сказал: нет, я же не балерина, пожалуйста, чтоб этого больше не было. И мы поняли, что стиль начал меняться.

Открытые недавно архивы Службы безопасности Украины содержат непубличные и ранее неизвестные свидетельства современников о смерти Сталина, запечатлённые сотрудниками Министерства государственно безопасности СССР:
Рабочий Харьковской селекционной станции Кривошей, 67 лет, беспартийный; заместитель секретаря парторганизации "Главэлектросбыта" в г. Харькове Каганович, 60 лет и врач Житомирской областной больницы Гузман, будучи нервно потрясены сообщением о смерти товарища Сталина, во время выступления на митингах внезапно умерли.

В ночь на 7 марта с. г. в с. Осташевцы, Зборовского района, Тернопольской области, со здания школы и магазина были похищены два флага и портрет товарища Сталина, которые опергруппой были обнаружены со следами глумления над ними. Преступниками являются местные жители Квасницкий, 1935 года рождения, работает в стройбригаде на железной дороге, и Попович, 1934 года рождения, которые задержаны и сознались в совершенном преступлении. Ведется следствие.

6 марта, в 20 часов 40 минут курсант 2-го курса Одесского военно-морского медицинского училища Федоров, 1934 года рождения, после критики его за чтение книги на траурном митинге, заявив, что "я не безучастный и не враг", выбежал на улицу и, несмотря на принятые меры, бросился под проходящий трамвай и был убит.

6 марта ученица 7 класса Львовской средней школы № 50 Огоринская, еврейка, во время подготовки к траурному митингу, в ответ на высказанное учеником Кияшко сожаление о преждевременной смерти товарища Сталина, заявила: "Туда ему и дорога". Будучи возмущены этим заявлением, группа учеников в классе избила Огоринскую.

Агент "Рабочий", гражданка Терехова Н.Е. сообщила, что к ней на квартиру заходил рабочий завода № 446 Беренко Алексей Митрофанович и спрашивал у Тереховой - плакала ли она, когда услышала о смерти товарища Сталина, а когда Терехова в свою очередь поинтересовалась у Беренко - плакал ли он, Беренко ответил:

"Да, я плакал, когда ложился спать, потому что он /Сталин/ раньше не умер".

Директор магазина в г. Станиславе Котлярский, член КПСС, еврей, в конце выступления на траурном митинге работников горторга заявил: "Наш любимый дорогой враг".

На траурном митинге в Херсонской городской больнице № 2 секретарь парторганизации Розенблат свое выступление закончил криком "Ура".