«Подводников спасать не будем». Как Кудрин пытался запретить системы жидкостного дыхания

Состояние дел в российской науке остается значимым общественным фактором. Мы как наследники СССР, который достиг невиданных темпов технического прогресса за всю историю человечества, хотим гордиться нашими научными достижениями. Нас всегда радуют и волнуют сообщения о достижениях наших ученых. Так сложилось исторически, что самые передовые достижения нашей науки всегда были в оборонной сфере. Наиболее сильно это проявилось в ходе Великой Отечественной войны, а после ее окончания — в освоении космоса.

Современная Россия является преемницей СССР в научном смысле. Почти все современные научные достижения в нашем отечестве так или иначе базируются на открытиях и разработках советских ученых. В качестве примера можно привести наделавший много шума гиперзвуковой ракетный комплекс «Кинжал», который уже заступил на боевое дежурство.

Очень хочется, чтобы научный задел, созданный советской наукой, был максимально использован на благо современной России. Это было бы еще и справедливо с той точки зрения, что советская наука была лишена современной коммерческой составляющей и на самом деле служила всему народу нашей страны.

Как обстоят дела в этой области, наш корреспондент попросил рассказать уникального русского ученого, разработчика аппаратов для жидкостного дыхания человека Филипенко Андрея Викторовича.

ИА КВ: Уважаемый Андрей Викторович, возникновение темы жидкостного дыхания связано со спасением экипажей подводных лодок при аварии. Расскажите, пожалуйста, об истории ее возникновения.

А.В.: Спасение подводников очень сложно по двум причинам. В начале прошлого века экипажи подводных лодок гибли, даже если лодка затонула у пирса на глубине 12 метров. В 1918 году есть масса случаев, когда лодки тонули прямо в порту, и все гибли. С другой стороны, большинство всех подводников в то время не умели плавать. Помимо отсутствия средств спасения, причиной гибели было неумение плавать и непонимание того, что такое холодная вода, а в северных европейских морях она всегда холодная. Даже в акватории тропиков на глубине 100 метров вода холодная для человека. Человек может достаточно долго находиться в холодной воде, но надо тренироваться, чтобы не было смерти от страха, смерти от паники.

Мне вопросы спасения подводников были знакомы с детства. Когда в Севастополе поднимали линкор «Петропавловск», я был там со своим отцом. В пять лет я ничего не понимал, но потом узнал об этом. Много позже, после медицинского института, я работал в организации, профессионально занимающейся спасением подводников. Здесь я вспомнил, что отец как офицер и ученый давал заключение о вопросах использования жидкостного дыхания.

ИА КВ: В каком году это было?

А.В.: Это примерно 1965 год. А сама мысль о жидкостном дыхании возникла в 1961 году, когда появилась работа «Жидкостное дыхание солевыми растворами».

ИА КВ: То есть это были мысли не на уровне научной фантастики, а некие научные наработки?

А.В.: Да, уже тогда сделали мышку, которая при давлении в тридцать атмосфер дышала физиологическим раствором, который вливали в кровь.

ИА КВ: Поясните, пожалуйста, как такое вообще возможно?

А.В.: Здесь есть тонкости, почему мы не можем дышать водой. Сразу оговорюсь, дело в том, что в воде кислорода может быть меньше 3%, а в крови человека концентрация в разы выше. В ситуации, когда легкие человека заполнены водой, происходит обратный процесс, кислород из крови человека проникает в воду. То есть человек не только не может получить кислород для дыхания из воды, но и напротив — теряет его. Если вернуться к спасению подводников, то к этой проблеме добавляется холод и высокое давление. Самый лучший вариант спасения подводников, когда затонула подводная лодка, — это поднять ее на поверхность. Но, к сожалению, он невозможен. Даже когда лодка К-429 затонула на глубине около 40 метров, как было на Дальнем Востоке, и она находилась на полигоне, ее не подняли. Тогда люди выходили из нее свободным всплытием, и это позволило спастись наибольшему числу подводников.

Но это еще не всё. Даже если человек пользуется для дыхания на глубине газовой смесью, как аквалангист, то из-за высокого давления в его крови растворяется азот, и при резком подъеме на поверхность в сосудах человека происходит эффект открытия шампанского, кровь закипает. Это так называемая кессонная болезнь. Даже если человеку оказать экстренную медицинскую помощь, последствия для здоровья могут быть самые тяжелые.

Но вернемся к возникновению темы жидкостного дыхания. В 1968 году должны были быть испытания ракеты для полета на Марс. Для этого направления жидкостное дыхание может быть использовано для компенсации перегрузок. Дело в том, что если человек дышит жидкостью и при этом сам помещен в жидкость, то перегрузки, которые он может переносить, увеличиваются в десятки раз. Я жил в 1968 году в Академгородке, так вот тогда заложили капсулу, которую недавно открыли, и там говорилось, что вы уже совершенно точно слетали на Марс, на Венеру и готовитесь к дальним звездам.

ИА КВ: То есть это были не романтические ожидания ученых, а конкретная программа научных исследований и разработок?

А.В.: Именно. Вы можете оценить то время по такому примеру. В 1964 году была дана Нобелевская премия за лазер, а в 1967 году школьники сделали лазер. Школьники! Я ехал на ВНДХ и участвовал там в составе коллектива в трех направлениях. Пацаном тринадцатилетним я представлял там лазер. Размером он был с эту комнату. Кроме этого, я видел мышек, которые дышали жидкостью. А третьим направлением, которое я видел, будучи школьником, — это был робот наподобие робота-пылесоса, которые сейчас продаются в магазинах.

ИА КВ: Получается, что теме жидкостного дыхания уже более 50 лет точно, и не теоретическим исследованиям, а опытам?

А.В.: Да, конечно. Только получается, что этот физраствор, с которого всё начиналось, смывает легкие, дышать им на глубине можно, но после освобождения от него мышка погибает. Потом придумали вот эти жидкости на основе фторуглерода. Она, жидкость, весит вдвое больше воды и здорово от нее отличается, в остальном она очень похожа: прозрачна, бесцветна, не имеет вкуса и запаха. Но в воде, что морской, что речной, растворяется менее 3% кислорода, но трехпроцентной газовой смесью мы дышать не можем. Как только мы вдохнули воду, весь имеющийся в организме газ стремится попасть из крови в жидкость, мы выкачиваем кислород из организма.

А если мы возьмем жидкость, которая растворяет 40% кислорода, как фторуглерод, то это в два раза больше, чем в воздухе. То есть мы можем дышать, причем за счет физического, а не биологического процесса. А растворимость СО2 в фторуглероде — 200%, то есть в одном литре жидкости можно растворить два литра газа. Главное, что такая высокая газотранспортная функция этой жидкости дала возможность начать эти работы. Когда после гибели подводной лодки поступил заказ от ЦК КПСС: «Что могут сделать наши ученые, чтобы наши подводники не гибли?», тогда я вспомнил про опыты по жидкостному дыханию…

ИА КВ: Это какие годы?

А.В.: Это 1982–1983 год. Было постановление ЦК, было постановление Совета министров, постановление военно-промышленной комиссии за номером 414/43, по которому я заканчивал работу. Есть у меня письмо, в котором адмирал Чернавин поддержал эту работу, и первый зам. главкома курировал ее. Благодаря этому очень многое удалось сделать. Это было после того случая, когда люди спасались свободным всплытием, и то спаслись люди только с глубины 40 метров, и не все. Тогда сказали, что нужно заняться альтернативными методами спасения.

До этого уже были наработки с собаками, из которых следовало, что собаки могут дышать двадцать минут. У меня есть такое руководство по водолазной медицине и физиологии, в котором сказано, что собаки могут дышать 20, максимум 30 минут, и жить после этого. Мне было сказано сделать такой аппарат, который обеспечит жидкостное дыхание человеку на 15 минут на глубине 350 метров. Я сам писал это техническое задание. Но в институте пульмонологии выяснилось, что никто не хочет заниматься секретной темой.

Это был 1986 год. Горбачев, перестройка. Уже перестали цениться военные заказы, уже военных и ученых перестали ценить в обществе. Это еще не такое резкое противодействие, когда военных в форме убивали. В конце 80-х были убийства военных в форме в метро. В обществе сознательно нагнеталось, что военные — все плохие, они только неправильно тратят народные деньги. И ученые тоже плохие. Это привело к тому, что падали затраты на науку, и, с другой стороны, никто не хотел заниматься секретной темой.

Мне дали лабораторию, мы стали заниматься этой темой достаточно интенсивно и проводили десятки опытов на собаках. Сейчас у меня на сайте выложен только один ролик, на самом деле на съемки были истрачены километры пленки.

Есть интервью с Баклановым (секретарь ЦК КПСС Бакланов Олег Дмитриевич), где он вспоминал, как в 1988 году видел в Ленинграде опыт, который показан в ролике, про собачку, которая задышала жидкостью, а потом спокойно бегала, и даже угол оросила. Здесь важно то, что когда я разместил эту запись в интернете, то она изменила отношение нашей прессы к жидкостному дыханию. До этого рекламировали иностранцев. Достаточно смешных, с моей точки зрения, но рекламировали очень качественно.

ИА КВ: Разрешите уточнить. Ведь мало взять, например, собаку и поместить ее в такую специальную жидкость, в которой она будет дышать. Еще нужно сделать так, чтобы сама жидкость насыщалась кислородом и из нее удалялся углекислый газ?

А.В.: Да, это уже называется изолирующий дыхательный аппарат, в котором вместо воздуха будет использоваться жидкость. Именно такой аппарат я сделал в 1988 году и показывал членам Политбюро.

ИА КВ: То есть это не собака, которая дышит в жидкости?

А.В.: Да, но собаку лучше показывать в жидкости. Потому что ей тяжело объяснить, что она должна держать зубами загубник и т. д. В этом случае она должна быть под наркозом. А после прекращения жидкостного дыхания ей требуется некоторое время, чтобы отойти от наркоза.

Мы все были уверены, до опытов Иохама Кинста, что такое невозможно, что жидкостью дышать ни собаки, ни мыши не могут. Но потом выяснилось, что короткое время — можно. Отсюда и вывод, что да, мы не можем быть на большой глубине очень долго. Но сколько мы можем, можно выяснить только в ходе экспериментов. Я предполагаю, что это можно сделать без аппаратов механической вентиляции. Я готов провести такие эксперименты через три месяца. Ведь собаки у меня дышали долго, по несколько часов. Американец сделал, что у него 8 часов дышала собака, только аппарат был размером с дом.

ИА КВ: Получается, что в 80х годах, после аварии, уже велись эти работы?

А.В.: Да, тогда в 1988 был аппарат для человека, только я его переделал не на 350, а на 700 метров. В 1991 году должны были начаться испытания на человеке.

ИА КВ: Можно представить, как выглядит стандартное дыхательное изолирующее устройство для спасения подводника. Оно просто берется с места хранения и используется в случае аварийной ситуации. А как выглядит устройство, о котором говорите вы?

А.В.: Да, так же и выглядит. В обычном аппарате есть баллон с газом, и здесь баллон с газом. Только в нашем случае кислородом насыщается жидкость, которой дышит человек.

ИА КВ: Если вы были готовы начать эксперименты на человеке, значит, пробные испытания на человеке уже проводились?

А.В.: Я уточняю. У нас были планы. Я сделал пилотные испытания на собаках и два года собирался заниматься стандартизацией условий и доработкой аппарата. И тут есть особенность в очень прецизионной подаче кислорода на глубине. На тот момент промышленность не выпускала необходимого оборудования, и до сих пор не выпускает. До этого я сделал один опыт, и он у меня случайно получился.

ИА КВ: Правильно ли я понял, что проблема в создании портативного жидкостного акваланга на данный момент в том, что нет необходимой элементной базы, при помощи которой можно очень точно насыщать жидкость кислородом?

А.В.: Да, но меня не устраивают глубины 700 метров. Мои запросы намного глубже. Скажем, ряд подводных лодок ходят на 3000 метров, те, которые для Арктики нужны, тоже трехкилометровые. А сделать хорошее оборудование задача не простая, но решаемая. Понятно, как ее решать. Давайте вернемся к тому, что я сделал такое устройство, и должны были начаться волонтерские испытания, о которых я договаривался с министрами. То есть меня, простого завлаба, принимали министры, и это было нормально.

ИА КВ: То есть Вы хотите сказать, что в СССР для проведения испытаний на волонтерах необходимо было принять специальный закон? Это резко отличается от версии либеральных СМИ, согласно которой человек в СССР был расходным материалом.

А.В.: Это полный бред! Давайте сравним две гибели подводных лодок. Первая гибель, которая была, — это К-429. Тогда большинство погибло в отсеке, и только два человека при спасении. И второй случай, когда полностью погиб «Курск». В первом случае вся страна стала работать. А после второго… Меня тоже вызвали. И из военного института сказали — ты востребован. Пиши, сейчас это нужно, сейчас твоя работа пойдет! Ее согласовал главком, министр обороны.

Но всё запретил Кудрин! Он запретил не только эту работу, он запретил всю тематику спасения на море.

ИА КВ: А аргументация какая?

А.В.: Аргументация? Мы не созрели…

У меня была возможность обратиться напрямую к премьер-министру Касьянову. Кудрин тогда был министром финансов. К нему обратились во время «Макса», показали ему мое предложение. И сказали, что цену вопроса, наверное, нужно больше сделать. Я ответил, что за такие деньги, которые я указал, я сделаю. Тогда сумма была порядка 20 млн долларов. Но на следующий день я получаю ответ. Написано: «Подводников спасать не будем».

Да, закупили оборудование, в основном английское. Кто-то поехал в Англию на стажировку. Для работы на глубоководных аппаратах прошли стажировку около 30 человек. А когда была следующая крупная авария, где это потребовалось, то смогли найти только одного оператора. Такова реальность.

Меня в то время стали дергать за границу, чтобы я рассказал про жидкостное дыхание. Я выступал в США, Швеции. Выяснилось, что от того, что ты говоришь об этом, никто ничего не может сделать. Оказалось, что технологии трудно воспроизвести, пока не передашь ноу-хау, то есть как руками работать. Данные статей не ложатся в технологию, требуется знание деталей. В медицине — это очень часто. Один человек, очень много сделавший для темы и ничего за это не требовавший себе, говорил мне: «Езжай в Швецию, делай там эти аппараты. Деньги они предлагают очень хорошие, а мы будем к тебе приезжать и покупать их».

ИА КВ: Это была потеря веры в то, что здесь что-то можно сделать?

А.В.: Абсолютная. Я тоже тогда не верил, что что-то можно сделать, после «Курска». Меня тогда поддержали все, но выше Кудрина стоял блок: «Подводников спасать не будем!» А общество тогда было очень взведено. Сам факт того, что погибло столько моряков, те условия, в которых жили их семьи, всё это вскрылось и вызвало буквально оторопь. Решения были, но никаких работ начато не было. Меня выдергивали после каждой аварии, потому что эту тему, к сожалению, никто не вел, но все профессионалы знали, что она перспективная.

Но вернемся к исследованиям. Я докладывал в Институте медицины труда. Я им всё показал, и они решили всё сами сделать.

ИА КВ: Это Фонд перспективных исследований?

А.В.: Это не фонд, это Институт медицины труда. Тот, кто сейчас ведет эту тему. До этого у меня заказчиком был сороковой институт, и многие данные, секретные, в частности, находятся у него. Из Института труда был факс, чтобы им передали всё… В общем говоря, тогда был хапок. Тогда он не получился, тема у них провалилась. Опыты делали в Институте Сеченова, и все животные у них погибли, потому что они стали использовать не чистую жидкость, а раствор, в котором содержание кислорода, конечно же, ниже.

Медики — они особые люди. Они умеют хорошо общаться с больными, а с физикой у них проблемы, поэтому и делают такие банальные ошибки. До встречи со мной в 2014 году сотрудники ФПИ нигде не нашли способных провести опыт с собакой. Опыты в Институте военной медицины в 2008 году закончились конфузом, методику не знали.

Дальше был Крым. Крым всё изменил. Для меня точно. Я тогда собирался ехать туда и защищать Севастополь от «друзей» с западной Украины. Никаких тормозов у меня в этом плане не было, с другой стороны, я понимал, что врач… Ну, делать перевязки, почему бы и нет?

ИА КВ: Извините, еще раз уточню. После «Курска» исследования не пошли, несмотря на то, что не один Вы их инициировали?

А.В.: Да. Всё было заблокировано. Один человек, разбиравшийся в ситуации, тогда говорил мне, что сегодня мы живем лучше, чем завтра, имея в виду ситуацию с промышленностью вообще. Это 2000-й год.

Тогда я стал заниматься космосом. Не получается с подводной темой, пусть будет космическая. К сожалению, кроме разговоров никто ничего не делает. Все хотят, чтобы им принесли денег, я имею в виду ректоров институтов. Никто выбивать под проекты ничего не хочет. И вот представьте себе эту ситуацию… Закончилось это тем, что Крым. Вот мы уже хотим ехать, и вот «зеленые человечки». Значит, кто-то работает!

ИА КВ: Значит, после Крыма ваша тема вновь стала интересна государству?

А.В.: Нет, не стала. Я сам приехал в фонд. Я узнал о нем из статьи. Но я тогда сделал стратегическую ошибку, не посмотрел, кто составляет руководство фонда. Не узнал, что в состав правления Фонда перспективных исследований входит Чубайс. До этого мне неоднократно предлагал работать «Роснано». Как только я узнавал, что «Роснано», я отказывался.

Я приехал в Фонд, и мне сказали, что да, денег дадим. Но когда я стал ходить по организациям, выяснилось, что никому наука не нужна, все хотят заработать. Тогда я решил, что я буду делать это как индивидуальный предприниматель. Я был единственным индивидуальным предпринимателем в фонде перспективных исследований. Работу я выполнил. Это было непросто. И меня уже тогда предупреждали, что они хотят спереть твою работу.

Мне когда-то предлагали на Западе крупные суммы за мое ноу-хау. Но я им ответил, что за деньги не отдам, а технологии интересной прецизионной взамен у них нет. До сих пор они не повторили то, что я сделал тогда, в 80-е. Они только сейчас подошли к тому, чтобы что-то сделать. Поэтому сейчас нужно срочно работать.

Но вот эта работа началась. Я начал делать ее с морскими свинками. Они выглядели у меня прекрасно, подышав жидкостью, сразу бегали. Работу эту показывал не я, а уже фонд. Считаю такой результат частично успешным, так как удалось (не без борьбы) настоять на привлечении Севастополя к проекту «Терек». Там была раньше лаборатория ВМФ. Но, к большому сожалению, не удалось с помощью ФПИ в 2015 году построить виварий, хотя возможности были. Воинская часть отдавала кадры и сторожевых собак.

Нужен хороший испытательный центр для проверки технологии на крупных животных, в России сейчас нет и десяти квалифицированных исследователей на собаках. Старые кадры уходят, новым неоткуда было взяться.

Когда я выступал перед комитетом по обороне и безопасности, возглавляемым Клинцевичем, то даже на бейдже у меня было написано «ФПИ». Они везде говорили, что это они ведут эту тему, хотя до 2014-го у них не было ни одного удачного опыта. Но плохо не это. Потому что я сразу сказал, что изобретение и ноу-хау я отдаю России. Работы закончились, и они до сих пор, прошло уже три года, не выполнили свои обязательства. Не подписали, в частности, оформление результатов интеллектуальной деятельности. Можно судиться или не судиться — не в этом дело. Надо продолжать исследования.

ИА КВ: Иными словам, со стороны ФПИ это выглядит так, что они выдали ваши разработки за свои?

А.В.: Да. После того, как они выступили по ТВ и в СМИ, именно так.

Но после того, как у меня получился спуск в Севастополе, причем такой, которого ни у кого не было. Получилось как раз, что собака дышала вниз головой. Короче говоря, ФПИ получил от меня и заявку на изобретение, и показы, и обучение многодневное, и ноу-хау. Я делал это сознательно. В итоге они худо-бедно умеют погрузить в жидкость собаку, но и то криво. Но научатся когда-нибудь.

Но то, что они не умеют работать честно, — они показали. А если нет честности в науке, то ничего не получится в итоге. Получив деньги, они решили просто повторить то, что я делал в 80-х, а не идти вперед. Потому что для этого нужно идти на риск. Это беда современной науки в России. На данный момент та программа испытаний, которые они собираются проводить, заведомо провальная и не даст результатов.

Вместо решения прорывной задачи в науке и получения реального аппарата для жидкостного дыхания под водой мы в итоге имеем балаганизацию науки. Даже репортаж с таксой, показанный в конце 2017 года, говорит об этом. На экране видно, что нет приборов, не ведется регистрация показателей собаки до и после эксперимента. Показано шоу, а не наука.

Когда мы начинали эти опыты в 80-х годах прошлого века, комфортные условия для собаки были условием проведения эксперимента. Собаки-испытатели жили потом долгие годы и давали потомство. Даже у собаки должна быть пенсия, Королёв это доказал.