Год российской операции в Сирии глазами сирийца

Представляете, уже 5 лет наши души, чувства и мозги – всё там".

В России у Шаалан-Анохина Вакида Магада свой бизнес. Также занимается благотворительностью, являясь президентом благотворительного фонда "Hayat" (в переводе на русский "жизнь"), собирает гуманитарную помощь для детей Сирии и Донбасса.

Непосредственно в Сирию он снова вернулся, когда шла 3-я неделя операции российских ВКС:

Беженцы

"Мы были на востоке Дамаске, на границе с Дарайей. В городе Джермана были. Беженцы со всех городов Сирии есть в этом населенном пункте. До войны там была численность населения более миллиона. Сейчас примерно миллион семьсот пятьдесят тысяч.

Мы обсуждали вопрос беженцев с министром социального развития Сирии.

В десятки раз больше беженцев направляются на территории, где находится сирийская армия, чем число беженцев в Турции, Иордании и так далее.

Там их принимают не так, как в европейских и других лагерях. Там есть люди, которые дают свои дома бесплатно для беженцев, которые делят свое жилище с ними, еду… Я видел это в Джермане.

Мне понравился один момент там. Полиция ведь там не может работать, работают военные. Также там работали, как здесь говорится, дружинники, народное ополчение. Мы наблюдали, как они поддерживают порядок в городе. Молодые ребята держат город, в котором живут миллион семьсот тысяч человек. Это очень непростая работа.

Как приняли Россию

За всё время, что идет война, уже пять лет, захватывали Пальмиру, Ракку, Дейр-эз-Зор уже окружают. Конечно, народ стал терять надежду.

Единственные «ворота» к надежде открыла Россия. Россию приняли, как спасителя. Это спасение народа, который терял надежду.

ИГИЛ был на границе с Дамаском. На окраине с Дамаском. Я не за кого-то. Я просто говорю ту правду, которую слышал от местных жителей.

К моменту начала российской операции террористы захватили около 70% сирийской территории.

А сейчас примерно 35%. Есть разница?

Американская коалиция, Штаты, когда проводили 3 года операцию, якобы бомбили ИГИЛ, ничего не добились. Терроризм расширялся и расширялся.

Конечно, у народа было сомнение, уничтожает ли Америка ИГИЛ. Потом народ понял, что нет. Стало понятно всем.

Поэтому, когда пришла Россия, единственная надежда была на нее.

Даже дети в школах стали различать звуки истребителей. Говорят: «Это русские, это наши».

Я, как сириец, скажу, что не хочу и никогда не хотел, чтобы чужой истребитель летал над нашей землей. Но когда тебя оставляют в безвыходном положении: убивают, режут, воруют...

Все местные жители восприняли положительно российскую операцию.

Представляете, даже родственники боевиков, родственники той оппозиции, которая воюет против армии Сирии – они живут там же, где и сирийская армия.

Я уверен, что настоящая умеренная оппозиция сидит в Дамаске. Без оружия. Они руководят перемирием между городами.

Есть такие, кто берет оружие, чтобы защищать свои города, населенные пункты. Идет информационная война, им говорят, что сейчас придет армия Асада и всех здесь уничтожит.

В данный момент именно они сдают оружие. А вот те, кто получает за это деньги, не может сдать оружие. Надо отработать.

Я общаюсь с беженцами из Сирии. Не только с теми, кто сейчас в России. В Норвегии, Финляндии, Швеции. Еще ни один из них не сказал: «Мой дом бомбила Россия». Не было таких, кто заявил бы, что Россия нас убивает.

Как живут беженцы в Европе

Недавно был в Хельсинках. Европа тоже играет свою роль в этом вопросе. Самое страшное, если кто-то за Башара Асада, его тоже допрашивают, вызывают, чуть ли не наравне с террористами ИГИЛ и Ан-Нусры (запрещены в России).

Когда человек в Европе говорит правду о том, что Россия нас не бомбит и не убивает, это вызывает плохую реакцию у них. Ведь Европа не за Асада. Их пугают, чтобы они боялись. И они молчат. Чтобы документы дали.